Волжане
Шрифт:
— Без лошадей только подошвы сбивать! До выселок, где ваших людей ссадили, версты три, а то и более! По такой липкой жаре туда тащиться… — он вновь сплюнул, а отойдя чуть в сторону, едко добавил, — Князь! Пресветлый! Тьфу! Лишь язык поганил…
Прастен завертел головой, ища на небе следы хотя бы небольших облачков после ночного дождя, но сокрушенно махнул рукой и отправился вдоль, пустынной улицы, выискивая спасительную тень под росшими на ней деревьями. По такой погоде рус даже не стал накидывать свою бронь. Так и нес ее через плечо, сославшись, что от болта кольчуга
Остальное его облачение было достаточно пестрым.
В чем поднялся из-за стола, в том и пошел.
Исподняя выцветшая рубаха, такие же застираннее портки с обтрепавшимся поясом и видавшими виды ножнами на нем, а еще неожиданно богатые сапоги, покрытые на голенищах узорчатой вышивкой. Шел с непокрытой головой и без опаски, чем сильно отличался от Маркужа и тройки сопровождавших его эрзян, постоянно озиравшихся.
Однако вокруг никого не было.
За покосившимися плетнями и развалившимися заборами небольших двориков виднелась лишь вытоптанная трава, редкие пестрые куры, неторопливо скребущие землю возле старых навозных куч, и ленивые собаки, тяжело дышащие в тени низких, наполовину закопавшихся в землю квадратных срубов. На жилищах, вылезших на белый свет темными, потрескавшимися бревнами, лежала либо гнилая солома, либо перепрелая дранка. Тишину убогих дворов, построенных почти вплотную друг к другу, не нарушало ничто. Даже стариков, обычно остающихся на хозяйстве с малыми детьми, на этот раз видно не было.
— Вот же, довели хозяйство без братца… — покачал годовой Прастен, и добавил, словно привел самый убедительный аргумент своим словам.
– Даже собаки не бросаются?
Немного поколебавшись, Маркуж пристроился рядом с собеседником, перестав бросать в стороны опасливые взгляды. Дома вскоре кончились, окружающая селение высокая изгородь вместе с неприветливым дозорным осталась за спиной, а по сторонам потянулись разновеликие лоскутки аккуратно сжатых полей, окруженные неудобьями поросших деревьями оврагов. На части из них вызывающе торчала волоть — снопы связанные вокруг несжатых колосьев, — немой призыв к Велесу принести тучность хлебам, а хозяевам благоденствие.
— Так не до того им! Страда, все на полях… — запоздало и явно невпопад возразил эрзянин собеседнику, но через мгновение поспешил суетливо с ним согласиться. — Однако да, в запустении деревенька. Довели новые хозяева!
— Какие новые? Ветлужцы? — переспросил его Прастен и недобро оскалился. — Так это они, оказывается, плетни вокруг каждого двора поправлять должны?!
Маркуж досадливо поморщился и сменил тему разговора.
— Мне показалось или у Веремуда мысли к инязору вовсе не лежат?
— Это мне не ведомо, однако что от него, что от ветлужского воеводы братец мой добра не видел, один пинком со службы выгнал, другой родовой земли лишил.
— А племяш твой что думает, не ведаешь? Сам я слышал, что ветлужцы ему жизнь спасли, и тот в благодарность за это к ним служить подался, оттого и брат твой против них худого не замышляет… Верно ли?
— Не пытал, не знаю, — вновь напустил тумана Прастен. — Если и так, то Веремуд мечется меж двух огней… Да даже
— А ты? Насколько я знаю, тот вой, что твоему брату всю жизнь исковеркал, и тебе судьбу порушил!
— И тебя чуть нагишом не оставил? — уколол в ответ рус, ничуть не изменившись в лице.
— Будь он проклят!
Разъяренный голое Маркужа вызвал лишь смешок его собеседника.
— Не бросайся такими словами всуе, а то я могу подумать, что он все-таки раздел тебя до нитки! Вот я остался вроде бы ни с чем, и то обиды на него не держу… Лишь Всевышний управляет нашими судьбами на земле, а не человек! Какая может быть обида на Бога?
— Странный ты. Не считаешь, что за оскорбление нужно платить той же монетой, а за унижение и вовсе мстить до последнего!
— За унижение?.. Смотря за какое. Да и если я странный, то уж ты… Слухи ходят, что за мнимое поругание своей чести, а точнее за то, что этот ветлужец тебя жизни лишать не стал, ты ему сполна отплатил?
— Кто язык распустил?!
— Да князь твой! И тебя вновь с ним рядом не было! — не без ехидства заметил рус. Как и в случае его просьбы к Анбалу о ратном походе!
— Ах, ты ж…
— Так как?
Маркуж даже не попытался спорить с несколько надуманным обвинением.
— Что было, то было, как бы это не называть. Врасплох того воя застали, когда он руки поднять не мог в слабости своей из-за ранения. Спеленали как младенца! А вот соратник его доставил нам неприятностей… Но то быльем поросло! И не мстил я, а выполнял волю инязора, — Маркуж внезапно остановился и мрачно оглядел руса. — А что спрашиваешь? На обещанное ветлужцами серебро рассчитываешь?
— Мне достаточно своего, а вот ты перед ними мог бы и оправдаться сказками о том событии… — Прастен неопределенно дернул плечами и хмыкнул, — Если, конечно желаешь остаться на своей земле? А ты желаешь! Видно же, что инязор тебе уже встал поперек горла!
— Не радуйся над чужими бедами!.. Да и нет у меня своей землицы. Не до того было, чтобы хозяйством обзавестись.
— Ну да, тратить серебро на вино да баб куда как сподручнее, — хмыкнул рус.
Эрзянин недовольно нахмурился и развернулся, чтобы дать наказ своим воям разбежаться в стороны и внимательно осмотреть перелесок, начавший чересчур близко приближаться к дороге. Деревья стояли не часто, и засада вряд могла появиться столь редких зарослях, но лучше было перестраховаться, да и свидетели разговора ему были не нужны.
После того как ратники разошлись по обочинам, Маркуж двинулся вперед и продолжил, повторив свое предупреждение.
— Да-да! Ты бы лучше подумал над своими горестями! Если откажетесь пойти с нами инязор вас не пощадит, как не пощадил попытавшихся сбежать воев твоего братца.
— Моего братца? Они уже не его холопы, раз дали присягу ветлужцам. Он
за них не в ответе!
— Я помню добро, Прастен. Помню, как в молодости вместе службу справляли и как брат твой меня спас от позора совсем недавно… Будь моя воля, отпустил бы вас. Но инязор решил по-другому и кто я такой, чтобы противиться его воле?