Вооружен и очень удачлив. Трилогия

Горбенко Людмила

— У-у-ух!!! — зарычал Третий. — Да знаем мы, как это делается! Знаем! — И повернулся ко мне: — Слушай, а он случайно не издевается?

— Приятного полета! — ласково сообщил наушник, и в эфир понеслась протяжная мелодия.

— Пляски какие-то… — растерянно откинулся на спинку толстяк, вертя в руках так и не застегнутый ремень безопасности.

— Гимн Организации, — поправил я.

— Никогда раньше не слышал! — удивился Третий.

— А вот мне как-то довелось… — сквозь зубы процедил я.

— Правда? Ну ты и везунок! А по какому поводу?

По правде говоря,

гимн в тот раз исполнялся по случаю внезапной кончины предыдущего главы нашего филиала, но, взглянув на обескураженное выражение глаз лучшего друга, я не решился озвучить истину. Неестественно улыбнувшись, я сказал, что музыка, скорее всего, исполняется по случаю очередного профессионального праздника. И был вознагражден: Третий тут же с воодушевлением принялся поливать грязью тех, кто нахально смеет отдыхать, пока «некоторые рискуют жизнями».

Оно и к лучшему.

Растерянность плохой помощник. Злость — наоборот.

Подземка. Южный отстойник на Торско-кожемякской линии

Клевец затупился довольно скоро, но отверстие, достаточное для протискивания человеческого тела, уже зияло чернотой и приглашало рискнуть, что и проделали пленники. Вервольфиха легко впрыгнула в дыру, Нилс предварительно втолкнул в нее брата Михаила и уже потом полез сам.

Падение из полумрака подземки в кромешную тьму оказалось для Михаила настоящим шоком. Больной завизжал, забился на месте, задевая руками какие-то тяжелые предметы, неразличимые в темноте. Отскочив в сторону, Нилс споткнулся, подвернул ногу, но все же отполз — кто его знает, где именно они оказались и что сейчас сыплется с потолка.

В том, что над ними не открытое небо, а именно потолок, монах не сомневался. Очень уж затхлый запашок обвевал его нос. Похожим попахивало из приютского гардероба с парадной одеждой настоятеля, пересыпанной порошком от моли. Но запах был не такой убойной силы, все же раз в год пан приор снимал с плечиков и надевал на церемонию свой мантиид. А заодно и проветривал гардеробное нутро.

— Темно! — пискнул Михаил, подползая к Нилсу. — Страшно!

Нилс уже и сам пожалел о своем решении. Надо было не сюсюкать с юродивым, а рвать рясу на полоски и вязать его тройными узлами около любых выходных ворот. Наружу не выберется и внутри не затеряется вместе с секретом. Зря он поспешил. Пожадничал. Побоялся, что тайна местонахождения станции станет известна кому-то еще, а он окажется крайним в глазах настоятеля.

Рядом зашуршало, и шершавый звериный язык лизнул ладонь.

— Р-р-р-р-да-а-а! — довольно сообщила Варуша.

Нилс задумчиво наклонился, чтобы потрепать племянницу по загривку, но промахнулся в темноте, коснувшись рукой чего-то твердого и холодного. Осторожное ощупывание находки привело к тому, что монах ногтем зацепился за выступающий штырек. Найденный предмет оказался светильником странной конструкции — света он почти не давал, бросая на пол лишь узкий желтый конус, зато еле слышно жужжал, словно пчела.

Вскинув осветительный прибор повыше, Нилс чуть не уронил его.

Какое там помещение! Их окружали самые настоящие заросли — с толстыми

стволами вековых елей, серебристыми оборками лишайников, свисающими с ветвей, и еле различимыми звездами вверху. Вервольфиха элегантно мотнула хвостом и скрылась за кустиком. Потрогав ближайший ствол, монах недоверчиво уткнулся в него носом и убедился, что дерево пахнет, как и положено, отсыревшей корой. Где-то вдалеке ухнула сова и затрещал игольчатый настил. Конус света, лежащий под ногами, неторопливо пересекла мохнатая желтая гусеница.

Лес.

Лес за железной стенкой — неужели такое может быть?

— Ждефь ефа! — радостно доложил Михаил, появляясь из-за куста и нетерпеливо дергая монаха за рукав. — Ефа!

Чумазое лицо больного светилось счастьем голодного, дорвавшегося, наконец, до съедобных продуктов. Позвольте… съедобных? Проводив взглядом россыпь зеленых камешков, которыми с аппетитом хрумкал Михаил, Нилс опомнился:

— Выплюнь! Сейчас же выплюнь эту гадость!

— Эфо не жадофь! — обиженно отодвинулся больной, с хрустом давя зубами остатки трапезы. — Вкушно!

Попытка ухватить строптивого Михаила за шиворот и запретить шляться по лесу самостоятельно привела к тому, что недоумок куснул руку, желающую ему добра, а единственный источник света грохнулся на землю и погас.

— Идиот! — ругнулся Нилс, на ощупь подбирая светильник, нервно щелкая штырьком и убеждаясь в том, что прибор сломан.

Дальше началось самое странное.

Протянутая в пространство рука деревьев не нащупала.

Только что возвышалась перед носом здоровенная ель, и нет ее. Нос тот же, но перед ним пустота. Запах хвои и коры дразняще щекотнул ноздри и тоже куда-то испарился, сменившись прежней затхлой духотой.

Вервольфиха сама скользнула под локоть, догадавшись о душевном смятении монаха.

— Как это вышло? — спросил у племянницы Нилс, прекрасно понимая, что вразумительного ответа ждать бесполезно.

Варуша что-то рыкнула с явной досадой, потом вырвалась из-под руки и умчалась, смешно пришлепывая подушечками лап по полу или земле — Нилс уже и сам не знал. Вернулась зверюга с добычей. Нащупав носом ладонь монаха, она бережно пихнула в нее небольшой прямоугольный предмет.

Монах скривился. После визита в магическую лавку он заполучил стойкое недоверие к картонным коробочкам, особенно если не видел, что на них написано. Но вервольфиха тыкалась с такой настойчивостью, что Нилс коробку открыл и нащупал внутри нечто похожее на обычное зажигало.

Нечто похожее на зажигало зажигалом и оказалось. Вот только, на беду, почти пустым. Выплевывая из себя нежизнеспособную искру, оно тут же гасло. Впрочем, этих коротких искр Нилсу вполне хватило, чтобы убедиться, что лес действительно существует, но только лишь при свете.

Есть свет — стоят деревья, которые можно потрогать, понюхать и даже лизнуть (вервольфиха именно это и проделала). Ухает сова, ползет гусеница, трещат иглы под ногами.

Нет света — нет леса. Протянутая рука свободно пересекает пространство, под ногами гладкий пол, эхо от голоса упирается в потолок, а сова затыкается на «полуухе», как подстреленная.