Вооружен и очень удачлив. Трилогия

Горбенко Людмила

Когда я, полностью преображенный в курьера (включая дебильную улыбочку чужой личины), захлопнул крышку багажника, на свет с мрачным лицом явилась Вторая. Вокруг ее тела топорщился балахон, упорно принимающий форму яйца, а слишком длинный жилет облегал талию и бедра как подгузник.

— По-моему, прекрасно сидит! — похвалил куратор. — По фигуре. Ну что, маскируй личико — и на старт?

От злости Вторая не просто надела, а буквально натянула на лоб вымышленную личину, выпучив ее глаза и обнажив бледные десны с лошадиными

зубами. Я тихо хихикнул: легкая небритость новой физиономии была признаком скорее «М», чем «Ж».

Ладно, сейчас не время дразнить и без того разъяренную напарницу.

В гробовом молчании (куратор, как и я, не решился комментировать новый имидж Второй) мы надели каски как можно плотнее и, оставив временное пристанище — уютную безопасную капсулу, — полетели над улицей.

Смеркалось.

Восточный квартал города. Дом Чайхана

— …Да присохнет он к тебе как приклеенный, да не сможет отвести от тебя очей своих, да будет он привязан к телу твоему как шапан-халат, да будет он ходить следом за тобой как барашек за овцой! — грозно закончила бабушка и обвела вокруг внучки курильницей, из которой выливалась извилистая лента синего дыма.

— Насчет следом как приклеенный — это, по-моему, уже слишком, — сказала Лейла. — Можно мне теперь открыть глаза?

— Открывай, — разрешила старушка.

— И что, — осведомилась девушка, — это все действительно подействует?

— Чуть не забыла! — спохватилась мать. — Вот волосы Хендрика, утром из расчески вынула.

— Пегие какие-то, — засомневалась Лейла. — Разве у него такие?

— Любовь слепа, — растроганно улыбнулась мать. — Помню, сама такой же наивной была. Казалось, не глаза у Чайхана, а цветы, не кожа, а шелк… Что обуешь завтра: сапоги-кестели или туфли с вышивкой?

— Какие сапоги, жара на дворе стоит ровно летом, — возмутилась Лейла. — Скажи лучше, что с волосами Хендрика делать? Жечь?

— Жги, — приказала бабушка. — А пепел глотай.

— Фу! Какая гадость! — Отплевавшись, Лейла вытерла рот рукой и замерла в ожидании. — А теперь чего?

— Теперь иди в комнату и жди утра.

— А утром?

— Увидишь, — хитро прищурилась бабушка. — От старой Бхати тоже польза есть. Как только взойдет солнце, станет твой любезный женишок как шелковый бант на подвязке! Куда ты — туда и он! Поняла?

Лейла счастливо кивнула и наклонилась, чтобы поднять прядь волос, прилипших к вышитой тапочке.

— Опять пегие. Линяет он, что ли? — удивилась она, с досадой отбрасывая спутанный локон за окно. — Как бы не заболел…

За кадром

Мы со Второй мягко опустились на крышу и проскользнули внутрь дома через открытое окно. Общая обстановка напомнила мне наши летучки: дым столбом, все орут охрипшими глотками, никто друг друга ни слушает, но вместе

с тем мероприятие медленно, но верно продвигается в нужном направлении.

— Дедушка! Прекратите смолить, уже дышать нечем! — умоляла старшая невестка, демонстративно кашляя.

— Не дерзи деду! — Бабушка возникла в клубах синего дыма эффектно, как демон из преисподней.

— Ай! Какой тупица поставил сундук на проходе? Я ногу ушибла!

— Не трогай! Нет, я так больше не могу, в этом доме с ума сойдешь. Мама!

— Лейла, дочь! Что ты спотыкаешься на каждом шагу? — возмущенно кричала мать.

— Не знаю, мама! — с досадой огрызалась Лейла. — Кто-то постоянно наступает мне на пятки!

Я невольно хихикнул, и тут над моим ухом раздался полный отчаяния голос:

— Брат! Хоть кто-то живой, какое счастье! Не подскажешь, где тут дом Махмуда?

В окно бился не кто иной, как тот самый последний курьер, который остался на поверхности. Бедолага тяжело дышал, под мышками и на спине форменного балахона проступили пятна пота — набегался до упаду по улицам Восточного квартала. Молча, но выразительно я округлил глаза и показал жестом: не ко мне, кретин.

Курьер обратил полное надежды лицо ко Второй и старательно повторил ту же сцену еще раз:

— Брат! Ты тоже живой, какое счастье! А ты не подскажешь, где тут дом Махмуда?

— Разуй глаза, бестолочь! — шикнула на него Вторая. — Какой я тебе брат — я сестра! И не знаю я никакого Махмуда!

Некоторое время курьер молча стоял, разглядывая синюю щетину на щеках «сестры», но потом отмерз. Более того — паренек даже сообразил, что выспрашивать адрес неуловимого Махмуда лучше у людей. Быстро сбросив невидимость, он накинул на себя личину сморщенной старушки с огромной вязанкой дров на горбу.

Идиот! Наверное, мозг у этого малого размером с молочный зуб! Взвали реальная бабулька на плечи такую ношу, растеклась бы по мостовой мелкой лужицей! Я уже молчу о том, что в радиусе десяти миль нет ни одного лесочка. Так что почтенная старушка должна была нарубить свои дровишки в ближайшем парке.

Хотя, кажется, кроме меня, никто не удивился.

— Мать! — фамильярно обратилась «старушка» к супруге Чайхана. — Не подскажешь, где тут у вас дом Махмуда?

Пока мать семейства думала, фальшивая старушенция достала из кармана листочек и спохватилась: — Или Махмеда?

— Интересно, все курьеры такие идиоты? — желчно буркнула под нос Вторая. — Даже имя прочитать толком не удосужился!

— А ты к самому Махмеду или к его сыну? — живо поинтересовалась у «старушки» хозяйка.

— К самому, к самому, — подтвердила бабулька, небрежно поигрывая вязанкой, висящей на одном мизинце. — По его душу.

— Направо вдоль канавы до голубой двери, под которой спит рыжий кот и растет кактус, — пояснила хозяйка дома, и обрадованный курьер испарился, забыв вязанку.