Вопреки судьбе, или В другой мир за счастьем
Шрифт:
Однако долго наслаждаться легкостью, которое дарило это место, не получилось. Мысли так и норовили возвратиться к тому, что происходило последнее время.
Я уже два месяца живу в этом мире. Токсикоз меня не мучил, а сама я слегка округлилась в стратегически важных местах и снова ощущала себя красивой — в суете и заботах там, на земле, я утратила это чувство. Сейчас же я ловила на себе заинтересованные взгляды местных мужчин, хоть и не понимала, что они умудрялись разглядеть под мешковатым платьем, которое мне выделила знахарка. Мое, как она сказала,
Внимание местных мужчин меня мало вдохновляло — слишком уж они заросшие и угрюмые, и поначалу я их побаивалась, — но тешило мое женское самолюбие.
В деревенскую жизнь я погрузилась с интересом. Конечно, мне адски не хватало нормального туалета, привычной плиты и стиральной машины, да и вообще очень многих вещей, но я училась жить в новых реалиях. Особенно тяжело было приноровиться к печке. Оказалось, что проблема не только правильно ее затопить, но и готовить так, чтобы ничего не сжечь и сделать вкусно. И это, по моему убеждению — целое искусство! Ведь за тем же хлебушком здесь в магазин не сбегаешь, все нужно готовить самой, не забывая постоянно обновлять опару.
Мы с Лианем пекли один раз в неделю сразу семь буханок. Она рассказала, что у них в деревне есть обычай называть каждую согласно дню недели[1] и есть булки только в свои дни. Это, скажу я вам, определенная дань уважения хлебу. И неудивительно, ведь чтобы его испечь, нужно соблюсти целый ритуал. Одна опара должна готовиться в течение всей недели, и если ее загубить, то можно остаться и без хлеба. Конечно, можно попросить опару у соседей, но для любой хозяйки это считалось не очень хорошим признаком, чуть ли не сглазом, а народ тут мнительный и суеверный.
Спасибо Лианем — всему меня учила, правда, не без ворчания, а пару раз так и вовсе из избы выгоняла, чтобы не переводила продукты, но сейчас я уже освоилась с печью и этим гордилась!
С деревенскими все тоже пошло на лад. По крайней мере, ко мне относились вполне благосклонно. Даже взяли в местную женскую артель, которая состояла из одиноких старух и вдовиц. Все-таки Лианем со своими возможностями нас зимой не прокормит. Эта артель занималась тем, что более молодые женщины в небольших лодках выходили недалеко в море и ловили рыбу, а те, кому это уже не под силу, занимались ее заготовкой. В море меня пока не пускали — я помогала на берегу и была этому даже рада.
У артели было и небольшое пшеничное поле, и огород, только меня туда пока не допускали
— я не принимала участия в пахоте и севе, и делиться со мной урожаем не хотели.
В этой артели работала и Фаина, но со мной она старалась не общаться и вообще сторонилась.
Один раз на какой-то местный праздник мы ездили в соседнее село. Оно по местным меркам считалось большим и имело свой Храм Пресветлого. Лианем с нами не поехала — она всю эту суету не любила.
Мне поездка запомнилась нескончаемым гомоном и одной неожиданной встречей.
Артельские женщины продали заезжим купцам немного рыбы, и мне перепало несколько нисов[2], на которые я купила для Леи сладкий крендель и кое-какие мелочи, нужные в хозяйстве. Девочка была в восторге, без конца улыбалась и заряжала своим позитивом, словно солнышко. Она держала меня за руку и с гордостью вышагивала рядом.
— Лея? Ты ли это, малышка? — раздался из толпы мужской голос, и к нам вышел незнакомый бородач. — Что? Не помнишь дядюшку Леба? И немудрено, в прошлом году ты была совсем крошкой. Доброго дня! — это уже мужчина обратился ко мне. — А где родители Леи?
Я растерялась от такого напора и неожиданности.
— Папа погиб в море, — вместо меня ответила Лея, тут же погрустнев.
— Ох... — мужик посерьезнел. — А Фаина, твоя мама?
— Фаина больше не моя мама, — прямо глядя ему в глаза, ответила девочка.
У мужика от таких слов брови поползли на лоб. У меня самой подобное из уст маленькой пятилетней девочки вызвало оторопь.
— Извините, — попыталась я сгладить ситуацию, — я родственница настоящей матери Леи и с разрешения Фаины забрала ее к себе. — Мужик переводил недоумевающий взгляд с меня на Лею и, видимо, никак не мог уложить эти новости в голове. — Извините, нам пора.
Я вежливо улыбнулась и потащила Лею к повозке, на которой нас привезли. Такой замечательный день был омрачен. Но деревенские домой еще не собирались, маячить у повозок не было никакого смысла, и мы вернулись на базар. Лея умудрилась познакомиться с каким-то мальчишкой, и они побежали что-то рассматривать у забора. Потеряться здесь было невозможно, и я за нее не волновалась. К тому же ее рыжую шевелюру без труда можно заметить среди темных макушек местных.
— Девушка, мы можем поговорить?
Я вздрогнула от прикосновения к своему локтю и обернулась. Рядом стоял тот мужик, что узнал Лею.
— Господин Леб? — припомнила я его имя.
— Да, а как тебя зовут?
— Аника.
— Так вот, Аника, нам нужно переговорить. — И настойчиво куда-то меня потащил. Хорошо хоть недалеко, к пустующим телегам, где было поменьше народу. После чего остановился и, пристально глядя мне в глаза, спросил. — Кто ты такая, Аника?
— Что? — изумилась я такому вопросу.
— Я спрашиваю, кто ты такая? Я знал мать Леи, и ты на нее похоже так же, как и я, — и так сжал мой локоть, что, наверное, останутся синяки.
— Знаете, вы первый, кто этим по-настоящему заинтересовался. — Я вырвала у него свой многострадальный локоть. — Не нужно меня держать, все равно бежать мне некуда. — Я огляделась в попытке найти более удобное место для беседы, но все лавочки были заняты, и, вздохнув, оперлась на телегу и поправила косынку, которая немного сбилась. — Господин Леб, я и правда не имею никакого отношения к матери девочки, более того, чужачка здесь и даже не помню своего прошлого. Всего несколько месяцев назад меня нашли на берегу недалеко от деревни, где живет Лея. Ничего до этого мгновения я из своей жизни не помню.