Вопросы цены и стоимости
Шрифт:
Однако плохо было даже не это. Равиль очевидно был готов продать себя еще раз, а может и не один, за шанс обрести под ногами твердую почву, считая, видимо, что раз теперь продает он, а не его, то оно что-то меняет. А предмет-то один и тот же... Такая вот калькуляция.
Конечно, все было объяснимо: юноша привык, что от него требуется именно это, что иначе он ни на что не может рассчитывать. Однако что теперь делать?
А делать надо, иначе весь смысл эффектного жеста терялся безвозвратно. Мальчика можно было только пожалеть. Если телесно Равиль поправился быстро, словно стряхнув с себя все невзгоды, и прошлые испытания
Во всяком случае, пока, а появится ли кто еще в жизни юноши и кто именно - сейчас тоже зависит только от него. Ожье хмурился, со всей отчетливостью понимая, что в приступе великодушия своими руками повесил на шею немаленькую заботу!
И запросто скинуть ее не сможет, потому что для Равиля все решалось именно здесь и сейчас. Он бы, скорее всего, все равно дал мальчишке свободу, но как-нибудь иначе, попозже... Однако это случилось спонтанно, куда быстрее, чем мужчина сам ожидал, не собираясь расставаться с таким любовником: юным, ярким, парадоксально сочетающим в себе опыт и наивность, и не менее, чем его партнер, жадным до ласк и удовольствия, которому отдавался целиком. Да, Равиль наскучил бы очень нескоро!
Тем более что было в чертенке, что-то такое, что цепляло. Как говорят, изюминка, и эту изюминку он знал как подать, даже если делал это неосознанно.
Вот вроде бы все просто: юноша уже не мог разгуливать в одних прозрачных шароварах, одежда - вещь статусная. Воспользовавшись заходом в порт, Ожье, с присущим ему размахом, буквально завалил парня всем необходимым и сверх того.
Равиль, у которого отродясь не было ничего, кроме того, что призвано соблазнять, а не скрывать, - вызов принял. Разбирался он долго, но зато, когда появился на палубе - оставалось только присвистнуть вслед!
В ответ юноша дерзко сверкнул глазами через плечо. И приходилось признать, что при должных стараниях, маленький лисенок превратится в молодого красивого хищника.
Держать себя в руках и не разложить это чудо, заставив забыть себя и биться на влажных простынях в судорогах наслаждения - было суровым испытанием для выдержки. Равиль явно недоумевал и обижался, а между тем объяснялось отсутствие домогательств просто.
За любовь Ожье платить не любил. Мог, и щедро, но - не любил. Унизительно - вроде как ничем иным ты уже взять не можешь. А в этом случае и вовсе выглядело бы так, как будто он в противоречии собственным выводам и словам, словам низводит юношу до уровня шлюхи, а себя до одного из его клиентов. Это было... гадко как-то.
Они шикарно провели время в постели и не только, Грие, само собой, не поскупился бы на подарки. Однако прежде Равилю нужно было дать понять, что это подарок, а не плата. Что он не обязан подставлять задницу за то, что ест три раза в день, спит в нормальной кровати, и может не опасаться ежеминутно смерти. Юноша должен прочувствовать, что заниматься любовью с тем, кого ты хочешь, и отдаваться тому, кто тебя кормит, - это большая разница, несмотря на то, что приятное с полезным можно и совместить. Равиль должен приходить сам, но не как в первый раз, а движимый желанием, вместо страха утратить расположение покровителя и снова оказаться черте где и черте кем.
Значит, он должен иметь возможность не придти! Любовник и содержанка -
***
Стоя у борта и вглядываясь в едва различимую полоску берега у самого горизонта, Равиль снова думал. И поразмышлять ему было о чем!
Сколько он уже на борту "Магдалены"? Месяц, два, три? Может больше. Равиль не сразу начал считать время, - не привык, - потом опять бросил: хватало других забот и впечатлений, а каждый новый день перестал быть достижением на пределе возможного.
Вот к этому было трудно привыкнуть. К тому, что обрушившееся изобилие не пустой сон, и не окончится внезапно однажды утром, а безопасность не окажется лишь временной передышкой, фантазией и заблуждением... Если не чьей-нибудь жестокой игрой, и снова придется хитрить, выворачиваться, показывать зубы и раздвигать ноги перед каким-нибудь скотом, чтобы получить что-то, что можно забросить в постоянно ноющий желудок, или просто не оказаться в положении куска мяса, из которого готовят отбивную. Гниющей кучкой костей и плоти у отхожей... Юношу передернуло всем существом, и он решительно отшвырнул от себя эту мерзость: ему хватает и периодически случающихся кошмаров!
Может быть, даже к лучшему, что между ним и Ожье теперь нет постели... Раз все равно не бросает, заботится, значит, считает, что он способен на нечто большее, чем двигать "своим хорошеньким задиком" в нужном ритме! По крайней мере, не только на это.
Тем более что мужчина по-прежнему был ласков с ним и даже нежен по-своему. Он все еще "лисенок"... Улыбка сама просилась на губы.
И если иногда со стороны Ожье явно проглядывала доля снисходительности - что в том такого? Какой дурак сказал, что жалость это унизительно? Легко привередничать тому, кому судьба посылала только прямые и светлые дороги!
Еще в серале, Мирза ведь тоже никогда не спал с ним в подобном смысле. Так что, как говорится: сироп отдельно, мухи - отдельно! Ожье прав, секс - это всего лишь физическая потребность, и, как у всякой потребности тела, ее удовлетворение можно сделать прекрасным, а можно - отвратительным.
Да, конечно, его тело было молодо, полностью восстановив свои силы, оно нет-нет, да и напоминало, что живО, хочет любить и радоваться жизни, что ни прошлое, ни настоящее, не избавляют его хозяина от определенных желаний, присущих всем здоровым и полноценным особям мужского рода. Уединяясь, чтобы взять в ладонь свой настойчиво требующий разрядки член и достичь необходимого облегчения, Равиль готов был проклинать Ожье, так убедительно доказавшего ему, что плотская любовь не только подчинение и прочие его градации до унижения.
А особенно за то, что в эти интимные моменты представляет на себе мощные, но совсем не грубые руки, а в себе... да, кое-что им под стать! Что плохого, что он думает о человеке, который заставил его кричать по-настоящему? И от страсти, а не от боли?
Плохо было одно - что в этом плане, юноша знал, он безвозвратно запятнан. Мужчина великодушно не винил его ни в чем, догадываясь, а может, точно зная, как оно бывает... Что иногда все желания и чаяния, и сам человек оказываются втоптаны даже не грязь - очень большую и зловонную кучу дерьма, как бы отчаянно он не сопротивлялся. И можно ли после того, как Ожье отмыл и принял его, такого, как есть, винить мужчину в том, что тот его больше не хочет?