Вор и убийца
Шрифт:
— И что бы вы сделали против трех десятков рейтар?
Тейвил замялся и замолк, но лишь на мгновение.
— Все одно, мне необходимо знать…
Томас Велдон не захотел слушать и его.
— Лейтенант, они проскакали по дороге в двух лигах отсюда. Разумеется, это еще не означает, что опасность миновала, но времени нет. Надо уходить, и это все, что у меня есть сказать вам, — инквизитор ткнул пальцем в сторону горцев, крутившихся у лошадей. — А если вам нужно знать что-то еще, спросите у них.
Окликнув отца Крига, беседовавшего с Лилит на некотором удалении от лагеря,
Вскоре поредевший караван продолжил путь. Рой говорил, что Дорнок от Бранда в семи днях неспешной езды на крестьянской подводе. Мы двигали на своих двоих, сквозь леса и по полузабытым тропам. К концу каждого дневного перехода хотелось упасть под ближайшим деревом и забыться во сне. Особенно тяжкими выдались первые три дня, но лучше так, чем нарваться на разъезд имперской кавалерии.
Старому отцу Кригу и Лилит повезло: они путешествовали в седле. Иначе седой инквизитор не выдержал бы заданный горцами темп, да и дочка Велдона тоже. Отныне я именовал её именно так; про себя, конечно. Перед каждым ночлегом, покуда солнце еще держалось в небе, Лилит упражнялась в стрельбе из лука. Наблюдая, как кучно ложатся её стрелы, у меня портилось настроение. В ту ночь, когда церковники заговорили о вергельде, стрела разминулась с моей головой вовсе не по воле случая, а потому что так решила четырнадцатилетняя девица. Меня злило, что жизнь Николаса Гарда висела на кончике её стрелы. В очередной раз, видя Лилит и вспоминая ночь на окраине заброшенного кладбища, я старался унять свое уязвлённое самолюбие. Ладно хоть пересекался с Лилит не часто — она тоже избегала встречи.
Как и её отец. Настоящий отец. Томас Велдон теперь редко заговаривал со мной или Тейвилом. Куда чаще на очередном привале инквизитор изучал кольцо, снятое с пальца тени. Кроме нескольких ничем не примечательных кинжалов и этого кольца при ней ничего не имелось. Оружие схоронили вместе с мертвой. Кольцо же отец Томас прибрал себе, завив о праве Вселенской инквизиции на всякий плод дьявольской магии. Объяснить магическую природу кольца монах не удосужился. Я мог выкрасть его у церковника, но, во-первых, мое любопытство было не столь уж сильным, а, во-вторых, на кого падет подозрение при обнаружении пропажи?
Интерес Тейвила к кольцу проявлялся настойчивей. Она дважды пытался подговорить меня изъять кольцо. Чтобы посмотреть поближе и потом незаметно вернуть. Ричард отстал лишь тогда, когда я спросил, зачем оно палате Тайных дел?
После заброшенного погоста под открытым небом ночевали только однажды. Выяснилось, что одинокие хутора, наподобие андаровой фермы, в здешних краях попадаются часто. По мере приближения к Дорноку барон и двое его солдат становились все мрачнее. Хозяева делились слухами, и по ним выходило, что сопротивление в окрестностях Дорнока подавлено. Имперцы крепко вцепились за северо-восток графства. Приданные огбургскому гарнизону в Дороноке орки несколько раз накрывали немногочисленные отряды селян, вздумавших взяться за оружие, и перебили всех до единого, а масштабное сопротивление огсбургскому вторжению так и не началось.
Настроение горцев в отряде тоже разительно изменилось. Больше никто не собирался бить имперцов. Для двадцати человек дело, мол, гиблое. Только и назад дороги нет. Рассудили, что в родных краях кто-нибудь да сообщит новым властям об уходе соседа в лес. Но Загорье большое, и, дескать, с золотом, что причитается за смерть Губошлепа, всяко найдут, где пристроиться, а там и переждут огсбургское лихолетье.
Драгуны Тейвила и он сам сыпали проклятьями в адрес малодушного мужичья, но втихую, и обсуждали дальнейшие планы, порой не сразу замечая, что поблизости имперец. Огсбургец пребывал рядом все время, подле кого-то из драгун или меня, только держался особняком. Обычно его лицо выражало угрюмую отстраненность.
— Граф, — улучив момент, когда оказались наедине, я решил откровенно поговорить с ним, — ваша жизнь принадлежит мне.
Полковник бросил хворост в крохотный костерок, какой было позволительно разжечь. Мы разбили лагерь на дне глубокой балки с порослью из густого кустарника и кривых деревьев. До Дорнока несколько часов конной езды. К обеду я буду уже в городе, а нынче вступает в свои права девятая ночь после бегства из брандской тюрьмы. Покачиваясь на корточках, огсбургец грел у костра руки и молча смотрел на огонь.
— Я помню об этом. Герингены всегда расплачиваются по своим долгам, — ответил он, дотронувшись до изувеченного лейтенантом уха, — и раз уж я в долгу, то манерность между нами ни к чему.
— Добро, будем на ты, — продолжил я, раздумывая как начать разговор о Загорье. — Мне нужно знать, прикроешь ли ты мою спину? Когда станет жарко.
— Не сомневайся, купец, — имперец часто слышал, как звал меня Ричард, — мне нечего терять, кроме чести. Я дворянин и офицер армии Его Императорского Величества!
Вспомнился хутор Андара и пьяные рейтары Герингена, которые надругались над малолетней заложницей. Можно ли верить графу? Слишком уж вольной вышла трактовка его офицерского слова, данного Губошлепу!
На меня имперец по-прежнему не глядел. Говорил он ровным голосом, почти без эмоций. Трудно понять, думает ли он в действительности то, о чем говорит. Хорош же должник и невольный союзник! Я определенно не мог довериться ему, и, следовательно, говорить о Запустении рано.
— Если будет нужда, твою спину я прикрою, Николас. Даже уплачу долг собственной жизнью, но против поданных империи сражаться не стану.
— А если мы поменяемся ролями, и в плену окажусь я?
— Ты не умрешь. Ты это хотел спросить?
— Не совсем.
— Ты не умрешь, — повторил Генрих, — но только лишь это.
К костру приблизились драгуны. Разговор с графом окончен. Я спас ему жизнь, и волею случая мы держимся вместе, но я услышал совсем не то, что хотелось бы. Надеялся получить от имперца если не заверения в личной преданности, то уж точно искреннюю благодарность. Однако чувство долга у графа оказалось весьма своеобразным: будет нужда, положит голову, но в кандалы закует при первой же возможности. И был ли он полностью откровенен? Я не знал. Одно точно — доверять ему не стоит.