Вор времени
Шрифт:
— Что ты хочешь мне сказать?
— Заснув, они умрут.
Сьюзен задумалась над этим. Миллионы и миллионы лет спокойного логического мышления, и вдруг на тебя наваливается все темное прошлое человечества. Причем сразу, в один миг. Ей стало их почти жалко. Почти.
— Но ты-то не умерла.
— Нет. Думаю, я изменилась. И, Сьюзен, мне пришлось многое пережить, чтобы измениться. Кстати, у тебя, случаем, не возникло никаких романтических надежд по отношению к тому юноше?
Вопрос возник из ниоткуда, и защиты от него не было. Лицо Едины не выражало ничего, кроме искренней
— Нет, — ответила Сьюзен.
К сожалению, Едина еще не овладела всеми тонкостями людской беседы, например такими, когда сам тон говорит: «Перестань задавать вопросы на эту тему, или чтоб тебя огромные крысы жрали и днем и ночью!»
— А вот у меня, признаюсь, возникали к нему всякие странные чувства… Ну, когда он был часовщиком. Иногда, улыбаясь, он становился совсем нормальным, обычным. Мне хотелось ему помочь, потому что он был таким замкнутым и печальным.
— Ты вовсе не обязана признаваться в подобных чувствах, — резко оборвала ее Сьюзен. — Кстати, откуда ты знаешь слово «романтический»?
— Прочла несколько книг стихотворений, — очень правдоподобно смутилась Едина.
— Правда? Никогда не верила в стихи, — буркнула Сьюзен.
Огромные, нет, просто гигантские, голодныекрысы.
— А мне поэзия показалась занятной. Как могут напечатанные на бумаге слова обладать такой властью? Быть человеком очень, очень трудно, и за одну жизнь этим искусством никогда не овладеть, — с печалью в голосе промолвила Едина.
На Сьюзен накатила волна сострадания. В конце концов, Едина-то ни в чем не виновата. Взрослея, люди учатся всему тому, чего в книжках не прочтешь. А у нее не было шанса повзрослеть.
— Что собираешься делать дальше? — спросила Сьюзен.
— У меня есть одно вполне человеческое стремление, — ответила Едина.
— Ну, если чем-нибудь могу тебе помочь…
Эта фраза была чем-то сродни «Как поживаете?», то есть к ней не следовало относиться как к прямому предложению помощи. Но Едина, конечно же, этого не знала.
— Спасибо. Ты, несомненно, можешь мне помочь.
— Гм, да, конечно, если…
— Я хочу умереть.
И тут из заката вынырнули скачущие галопом всадники.
В городе тлели кучи мусора, немного разгоняя ночную тьму. Многие дома были полностью разрушены, хотя Сото казалось, что более точным было определение «измельчены».
Он сидел на тротуаре рядом с миской для милостыни и внимательно за всем наблюдал. Конечно, будучи истинным историческим монахом, он знал куда более сложные и интересные способы оставаться незаметным, но миску для милостыни он стал использовать с тех самых пор, как Лю-Цзе продемонстрировал ему, что люди никогда не замечают тех, кто просит у них денег.
Он смотрел, как спасатели выносят тела из дома. Сначала они подумали, что один человек был ужасно изуродован взрывом, пока тот не сел и не объяснил, что он Игорь и чувствует себя, для Игоря, вполне великолепно. Второй, в котором он узнал доктора Хопкинса из Гильдии Часовщиков, чудесным образом оказался невредимым.
Сото, однако, не верил в чудеса. Кроме того, у него возникли некоторые подозрения по поводу того, что полуразрушенный дом оказался битком набитым апельсинами, из которых доктор Хопкинс, судя по его бессвязной болтовне, пытался извлечь солнечный свет. А еще доктор постоянно твердил о своих маленьких счетах: мол, они подсказывают ему о том, что произошло какое-то грандиозное событие.
Так или иначе, Сото решил написать подробный отчет и послать его куда следует, а уж там, в Ой-Донге, пусть разбираются.
Сото поднял с земли миску и побрел по темным переулкам в сторону своей штаб-квартиры. Теперь он даже не пытался скрываться — пребывание в городе Лю-Цзе многому научило обитателей темных городских подворотен, причем очень быстро и надолго. Теперь все жители Анк-Морпорка знали, в чем заключается самое Первое Правило.
Ну, почти все. Из темного проулка вдруг вынырнули три фигуры, и одна из них набросилась на него с тесаком, который снес бы Сото полголовы, не успей он пригнуться.
Разумеется, к подобным ситуациям Сото привык. На улицах всегда можно встретить тугодумов, но, как правило, ни один из них не представлял опасности. Во всяком случае, такой, которую нельзя было бы устранить при помощи самой элементарной нарезки времени.
Сото выпрямился, чтобы развернуться и мирно удалиться, но тут ему на плечо упала тяжелая прядь темных волос, которая затем, скользнув по его одежде, спланировала на мостовую. Все произошло бесшумно, однако выражение лица Сото, когда он, оторвав от пряди взгляд, посмотрел на нападавших, заставило их попятиться.
Сквозь кроваво-красную пелену гнева он заметил, что все они одеты в заляпанные грязью серые костюмы и выглядят немного более безумными, чем обычные обитатели переулков. Эти необычные бандиты больше смахивали на чокнутых бухгалтеров.
Один из «бухгалтеров» протянул руку к миске для милостыни.
В жизни каждого человека существуют некие условия, своего рода не высказанные вслух дополнения к правилам, типа «ну, если только это будет действительно необходимо» или «ну, если никто не будет смотреть», а также, разумеется, «если первая окажется с нугой». Многие века Сото безоговорочно верил в священность права на жизнь и бесполезность насилия в любом его проявлении, но его личным условием было: «Только не волосы. Волосы мы не трогаем, понятно?»
Но даже в подобном случае каждый имеет право на шанс.
Нападавшие попятились, когда он метнул миску в стену ближайшего дома. Потайные лезвия воткнулись глубоко в дерево.
А потом миска начала тикать.
Сото бросился прочь по переулку, забежал за угол и крикнул:
— Ложись!
К несчастью для Аудиторов, он опоздал на какую-то долю секунды…
Лю-Цзе находился в саду Пяти Неожиданностей, когда воздух перед ним вдруг замерцал, распался на фрагменты, а затем сложился в некие знакомые очертания. Лю-Цзе даже вынужден был отвлечься от занятий с поющим йодлем палочником, который упрямо отказывался от еды.