Вор (Журналист-2)
Шрифт:
В просторном кабинете напротив массивного дубового письменного стола на стене висел поясной портрет хозяина квартиры работы Ильи Глазунова. Старик присел на краешек стола и долго смотрел на брезгливо-надменное лицо с тяжелыми брылами щек.
— Ну что, Миша, время разбрасывать камни и время — собирать? Не кидайте — и не кидаемы будете… Менты, говоришь, товар зажурковали? Сучонок…
Вор усмехнулся и перевел взгляд с портрета на стоявшую рядом с ним на столе большую пепельницу из серебра и горного хрусталя. Пепельница была сделана в форме драккара викингов: сама ладья — из хрусталя, щиты по бортам и голова дракона — из серебра. Щиты попеременно сверкали рубинами и изумрудами,
Старик хмыкнул и щелкнул дракона по носу. Вещица была ему хорошо знакома — десять месяцев назад вор взял ее на квартире академика Хворостина вместе с кое-какими картинами фламандских мастеров и уникальной коллекцией античных монет… Наколку на ту хату дал Миша Монахов, и ему же старик сбросил добычу — их вязка с Мишей была давней, заплелась она еще в семьдесят восьмом году в Коми АССР, где оба топтали одну зону. Вор попал туда как активный член известной ленинградской шайки «Хунта», а Монахова сделала «комиком» история, легшая впоследствии в основу одного из фильмов популярного советского сериала «Следствие ведут знатоки».
В середине семидесятых годов молодой перспективный работник Ленювелирторга Михаил Монахов организовал артель из спившихся художников, скульпторов и ювелиров и поставил на поточный метод производство ювелирных изделий «под Фаберже». На подделки ставилось настоящее, подлинное клеймо поставщика двора его императорского величества Карла Фаберже, которое сложным и темным путем попало в руки Миши.
Поток «Фаберже от Монахова» уходил в основном за кордон, и за несколько лет Миша стал настоящим подпольным миллионером. Но потом где-то в отлаженной цепочке случился сбой, ювелирами-нелегалами заинтересовался КГБ, и все в одночасье рухнуло… Забавно, что сел Монахов лишь за контрабанду — экспертиза Комитета сначала не смогла установить, что за границу шел не подлинный Фаберже, а левый.
В лагере вор помог Монахову выжить, опекал и защищал его, а в восемьдесят четвертом, когда оба вернулись в Ленинград, началось их взаимовыгодное сотрудничество — вор ставил хаты богатых коллекционеров, а Миша по старым и новым каналам перегонял похищенное на Запад, где у него была уже целая сеть заказчиков. Часто поступали конкретные заявки, но вор брался выполнять далеко не каждую — у старика были свои принципы, он почему-то соглашался разорять только частные коллекции, упорно отказываясь работать по государственным музеям. Монахова это обстоятельство откровенно раздражало.
Зная, какой бардак творится во многих запасниках, Миша не раз пытался доказать вору, что красть из государственных музеев безопаснее, чем из квартир частников, тем более что в этих музеях не так сложно было бы найти помощников из числа сотрудников… Но все уговоры были тщетными. Монахов бесился оттого, что срывались шикарные заявки, однако старик стоял на своем… В конце концов случилось то, что должно было, — решив, что вор впадает понемногу в старческий маразм со своими принципами, Миша начал постепенно переключаться на Виталия Амбера и прикрывавшего его Антибиотика. Антибиотик…
Старик скрипнул зубами и вновь поднял на портрет глаза, в которых горел желтый волчий огонь. Ему очень захотелось харкнуть на холст, и он с трудом подавил это желание. Антибиотик…
Вор, конечно, узнал о новых друзьях Монахова и пытался даже образумить Мишу, говоря, что за этими двумя — Амбером и Антибиотиком — слишком уж много человеческой крови… Нет, старик, конечно, и сам был не ангелом, за долгую жизнь убивать приходилось и ему, причем не раз, но вор не был душегубом и никогда не убивал по корысти… Монахов же над всеми увещеваниями только посмеялся — не в глаза, конечно… Слабого — предают.
Этот жестокий закон зоны старик никогда не забывал, а потому не особенно даже удивился, когда Миша откровенно кинул его на вещах из коллекции академика Хворостина. Когда вор пришел к Монахову за. своей долей, ему была поведана душераздирающая история о том, как менты поганые накрыли тайник, где хранилась партия подготовленного для переправки на Запад товара, в том числе и вещи из квартиры Хворостина… Старик выслушал эту байку спокойно, даже покивал сочувственно, когда Миша стонал о своих убытках… Вору хватило недели, чтобы убедиться на сто процентов в том, что Монахов прогнал порожняк, — ни менты, ни Комитет никакого тайника с подготовленным для контрабанды товаром не накрывали. Миша не учел того обстоятельства, что у старика остались неплохие связи в самых разных городских структурах, и уж что-то, а проверить достоверность информации о «большом успехе правоохранительных органов» — было делом несложным… Тем не менее вор не стал делать предъяву Монахову: открытое обвинение партнера в крысятничестве привело бы скорее всего только к одному — старику просто через денек-другой перерезали бы горло обычные уличные хулиганы или дали бы в подъезде молотком по черепу пару раз для полного успокоения… Вор был еще не настолько стар, чтобы впасть в идиотизм и перестать адекватно оценивать обстановку, он понимал, что наступило новое время — насквозь сучье и рачье.
Нет, естественно, и раньше такое бывало, когда люди предавали и продавали тех, у кого ели с руки, но теперь процесс скурвливания невероятно ускорился. Если раньше человек с гнильцой мог разлагаться долго, иногда годами или даже десятилетиями, то после победы демократии в России, открывшей ворота на дорогу в светлое капиталистическое будущее, некоторые путники этого тракта ссучивались в один день — приличные в прошлом воры и дельцы дичали и превращались в ублюдков, для которых перешагнуть через кровь было так же просто, как через лужу, оставшуюся на асфальте после майского дождя… Что говорить о молодежи, если даже солидные авторитеты перестали в спорах и конфликтных ситуациях стремиться разрешить дело миром?
К чему слова, если пуля, нож или граната всегда с лихвой компенсируют отсутствие справедливых аргументов? Кто сильнее, тот и прав. Оно, конечно, и раньше было именно так, но человеческая жизнь в преступном мире все же больше уважалась. Жизнь — она ведь человеку Богом дадена, а потому отбирать ее друг у друга можно лишь в случаях исключительных, когда ее обладатель начинает вести себя совсем уж не по-божески… И когда такое было возможно, чтобы вора или авторитета валили непонятно кто и непонятно за что? А оставшиеся в живых потом начинали коситься друг на друга с подозрением?
Спору нет, убивали серьезных людей и раньше, только это не нынешние подлые заказухи были, а приведение в исполнение приговоров — и все знали, за что и почему… А беспредельных мокрушников-душегубов воровской мир мог разыскать и наказать быстрее и эффективнее ментовки… Но это все было раньше, а теперь наступило время ссученных, которые передергивали воровской Закон, как сламщики [2] крапленые карты на катранах. [3]
2
Сламщик — шулер (жарг.).
3
Катран — место игры (жарг.).