Ворлок из Гардарики
Шрифт:
Кеннинги – это поистине венец скальдического стиля. Но именно поэтому они с наибольшим трудом воспринимаются современным читателем. Самое трудное здесь состоит не в их расшифровке: почти все кеннинги настолько трафаретны, что расшифровка даже хитроумнейших из них требует только некоторого навыка. Но трудно отказаться от воспитанной всем нашим поэтическим опытом потребности видеть в них образ – в одних случаях традиционно поэтический («конь моря», «спор клинков»), в других как бы нарочито сниженный («колода ожерелий» = женщина, «лыжи жижи» = корабль). Между тем скальдические кеннинги, как правило, совершенно условны, и даже в тех из них, которые восходят к традиционной поэтической метафоре, образ низведен до шаблона, в соответствии с которым «порождаются» новые кеннинги.
Так, упомянутый кеннинг «конь моря» может рассматриваться как начальное звено в бесконечной цепочке преобразований. В нем могут быть заменены оба компонента. Ближайшим источником для замен служат, конечно, все синонимы коня и моря. Иначе говоря, любое из слов ряда «лошадь, скакун, жеребенок, рысак, одер» и т. п. сочетается с любым из слов ряда «океан, пучина, глубь, зыбь, хлябь» и т. п. Но это дает хотя и очень большое, но все-таки конечное число сочетаний.
Подобным же образом кеннинг женщины типа «береза нарядов» может быть преобразован в такие кеннинги, как «колода полотенец» или «подставка драгоценностей», лишь бы составляющие их основу существительные принадлежали женскому роду, то есть формально не противоречили обозначению женщины (напротив, кеннинги с основой типа «шест, столб, дуб, пень» и т. п. широко употребительны в качестве обозначений мужчины).
Кеннинги могут быть многочленными (огонь треска стрел – меч, так как треск стрел – битва, огонь битвы – меч). И так до десятка вложенных циклов. Эдакая словесная матрешка. Вот хороший пример: «вяз лязга солнц зверя моря». Этот пятичленный кеннинг при известном навыке без труда расшифровывается. Итак, корабль – «зверь моря», щиты – «солнца корабля», битва – «лязг щитов», муж – «вяз битвы».
Метафорические и мифологические кеннинги не исчерпывают всего их многообразия; общим для всех кеннингов является лишь их условная схема, то, что «основа в них – название любого объекта того же класса, что и описываемое целое, а определение – название любого конкретного предмета из сферы целого».[158]
Основной жанр скальдической поэзии – хвалебная песнь. Этим она перекликается с поэзией социалистического реализма. В исландских сагах часто упоминается, как за сочиненную хвалебную песнь скальд получал кольца, браслеты, дорогое оружие и даже корабль.
Основная форма скальдической хвалебной песни – драпа. Это название, по всей видимости, означает – «песнь, разбитая на части». В средней части драпы всегда находился так называемый стев (припев, разбивающий драпу на несколько кусков). Таким образом, драпа представляет собой чередование вис и стевов, которые могут быть прозаическими, а могут – стихотворными.
Драпа без стевов – уже не драпа, а флокк. Он представляет собой просто цикл вис и считается менее престижной формой. Известен случай, когда король Кнут разгневался на исландского скальда Торарина Славослова за то, что тот сочинил в его честь не драпу, а флокк.[159] Халтурщик вынужден был под страхом смертной казни за одну ночь написать драпу.
Разновидностью хвалебной песни была щитовая драпа, т. е. драпа, в которой описывалось изображение на щите, подаренном скальду тем, кто желал быть восхваленным. Воистину, многие обычаи древних викингов стоило бы перенести в нашу действительность. Кто бы из поэтов отказался сочинить, например, капотную драпу или драпу валютного счета?
Кроме драп, состоящих из вис, имели право на жизнь и отдельные висы.
«Тогда Гисли сказал вису:Вместе вам не живать, —Хозяйка меда промолвила, —Бог вас обрек на другое:Яду изведайте радости!В путь далекий пошлетСкальда владыка людей,В мир иной снарядитОдного из родного дома».[160]Судя по исландским сагам, висы были экспромтами, как и японские хокку и танка.
Однако проверить это не представляется возможным, и существует мнение, что висы в сагах были вообще присочинены гораздо позднее. Скорее всего, каждый уважающий себя скальд имел пару-тройку заранее придуманных вис в запасе, которые с успехом мог выдать за свежесочиненные под радостное постукивание мечами о щиты благодарных слушателей. Всем известно, что лучший экспромт – это заранее подготовленный экспромт.
Наиболее любопытным, на мой взгляд, жанром скальдической поэзии был нид или хулительный стих.
Например, когда датский король Харальд Синезубый и его наместник Биргир захватили груз исландского корабля, разбившегося у берегов Дании, на альтинге было принято решение написать нид, так сказать, «всем миром». В настоящее время сохранилась лишь одна виса этого коллективного нида. Зато весьма унизительная.
Харальд сел на судно,Став конем хвостатым.Ворог ярый вендовВоском там истаял.А под ним был БиргирВ обличье кобылицы.Свидели воистинуВои таковое.[161]«Утверждение, что Харальд и Биргир спаривались, как жеребец и кобыла, было, согласно представлениям того времени, наивысшим оскорблением».[162]
Нид восходит к первобытным заклинаниям, налагавшимся на врага как явно, так и скрыто.
В литературе описан случай,[163] когда ярл Хакон Могучий отобрал у скальда Торлейва его товары, за что Торлейв почитал ярлу свои стихи. В результате на ярла напал страшный зуд и он понял, что стихи Торлейва – скрытый нид.
Стала мгла к востоку,Снег и град к закату.От добра разграбленаРеет дым на бреги.[164]Вороватый любитель послушать поэзию потом еще долго страдал – у него отгнили даже борода и полголовы волос.
Известно также, что в «Сером Гусе» – древнеисландском своде законов – запрещалось сочинять, исполнять или заучивать хулительные стихи под страхом штрафа, зависящего от объема стихотворения.
«По-видимому, способность оказывать вредоносное действие приписывалась не тому или иному содержанию нида, а самой его форме, то есть тому, что он был не простой речью, а „связанной речью“, стихами… Характерно, что нидом называли не только хулительные стихи, но и жердь с насаженным на нее лошадиным черепом, которая воздвигалась с той же целью, с которой сочинялись стихи. Очевидно, нид представлялся чем-то, способным оказать магическое воздействие на того, против которого он был направлен».[165]