Воробьиное озеро (авторский сборник)

Коваль Юрий Иосифович

На белой лошади скачет он по заснеженным оврагам, по сосновым борам, по берёзовым рощам.

То там, за ёлками, то там, на просеке, мелькнёт Снежный Всадник, объявится перед людьми и мчится бесшумно дальше — по заснеженным оврагам, по сосновым борам, по берёзовым рощам. Никто не знает, зачем он появляется в лесу и куда путь держит.

— А с людьми-то он как, — спросил я Орехьевну, — разговаривает?

— Чего ему с нами разговаривать? О чём спрашивать? Он ведь только глянет на тебя и сразу всё поймёт. Он, как по книге, читает, что там у тебя в душе написано.

Давно уже прошёл сороковой день после первого снега. Наступила крепкая морозная зима.

Но вот как-то в заснеженном овраге увидел я, как промчался вдали Снежный Всадник.

— Постой! — крикнул я вдогонку.

Приостановился Всадник, мельком глянул на меня и тут же пришпорил коня, поскакал дальше. Сразу прочёл, что у меня на душе. А на душе у меня ничего особенного не было, кроме тетеревов да зайцев. И валенок с галошами.

В другой раз в середине зимы встретил я Всадника. Свистнул — и приостановился Снежный Всадник, обернулся и сразу прочёл, что у меня на душе. А на душе у меня опять ничего особенного не было. Кроме, конечно, горячего чаю с мёдом.

Всё суровей, глубже становилась зима. Снега всё падали и падали на землю. Замело, занесло снегами леса и деревни.

В самую глухую зимнюю пору встретился мне Всадник в третий раз.

Неторопливо, шагом ехал он по просеке, по берёзовой роще мне навстречу. Увидел меня, остановился.

Хотел я его спросить, долго ли до весны, да постеснялся.

Внимательно и терпеливо смотрел на меня Снежный Всадник, читал мою душу от конца до начала.

А что же там, у меня на душе-то?

Прорубь

Как только встал на реке крепкий лёд, я прорубил в нём пешнёю прорубь.

Круглое окно получилось во льду, а через окно, сквозь лёд, выглядывала чёрная живая вода.

Я ходил к проруби за водой — чай кипятить, баню топить — и следил, чтоб не зарастала прорубь, расколачивал ледок, выросший за ночь, открывал живую речную воду.

Соседка наша, Ксеня, часто ходила к проруби бельё полоскать, а Орехьевна ругалась на неё через стекло:

— Ну кто так полощет?! Тыр-пыр — и в таз! Нет, не умеют нынешние бабы бельё полоскать. Ты полощи подольше, не торопись. К телевизору-то поспеешь! Вот я, бывало, раньше полоскала. Личико у меня от мороза — красное, руки — синие, а уж бельё-то — беленькое. А теперь все к телевизору торопятся. Тырпыр — и в таз!

Как-то раз пошла вместе с Ксеней на речку дочка её маленькая, Наташка.

Пока мать полоскала, Наташка стояла в сторонке, а к проруби подходить боялась.

— Подойди, не бойся, — говорила мать.

— Не… не пойду… там кто-то есть.

— Да нету никого… кто тут есть?

— Не знаю кто. А только вдруг выскочит да и утащит под лёд.

Отполоскали соседки свои простыни и рубашки, пошли домой, а Наташка всё оглядывалась на прорубь: не вылезет ли кто?

Я подошёл к проруби поглядеть, чего она там боялась, не сидит ли и вправду кто-нибудь подо льдом.

Заглянул в чёрную воду и увидел в воде два тусклых зелёных глаза.

Щука придонная подошла к проруби подышать зимним, звонким, свободным воздухом.

Заячьи тропы

Да что это такое! Куда ни пойдёшь — всюду заячьи следы.

А в саду не то что следы — настоящие тропы натоптали беляки между груш и яблонь.

Стал я считать по следам, сколько зайцев приходило ночью в сад.

Получилось одиннадцать.

Обидно мне стало — всю ночь спал как убитый, а зайцы мне и не снились.

Надел я валенки и пошёл в лес.

А в лесу заячьи тропы превратились в дороги, прямо какое-то заячье шоссе. Видно, ночью беляки да русаки табунами тут ходили, в темноте лбами сталкивались.

А сейчас ни одного не видно — снег, следы, солнце.

Наконец заметил я одного беляка. Он спал в корнях поваленной осины, выставив из-под снега чёрное ухо.

Я подошёл поближе и говорю тихонько:

— Эй, вы!

Ухо чёрное высунулось ещё немного, а за ним и другое ухо — белое.

Это другое ухо — белое — слушало спокойно, а вот чёрное всё время шевелилось, недоверчиво склоняясь в разные стороны. Как видно, оно было главней.

Я шмыгнул носом — и ухо чёрное подпрыгнуло, и весь заяц вышел из-под снега.

Не глядя на меня, он боком-боком побежал в сторону, и только ухо чёрное беспокойно оглядывалось — что я там делаю? Спокойно ли стою? Или бегу следом?

Всё быстрей бежал заяц и уже нёсся стремглав, перепрыгивая сугробы.

Ухо его чёрное замелькало среди берёзовых стволов. А я смеялся, глядя, как мелькает оно, хотя уже и не мог разобрать — ухо это заячье или чёрная полоска на берёзе.

Тучка и галки

В деревне Тараканово живёт лошадь Тучка, рыжая, как огонь. Её любят галки.

На других лошадей галки внимания не обращают, а как увидят Тучку, сразу садятся к ней на спину и начинают выщипывать шерсть.

— У неё шерсть тёплая, как у верблюда, — говорит возчик Агафон. — Из той бы шерсти носки связать.

Прыгают галки по широкой спине, а Тучка посапывает, ей приятно, как щиплются галки. Шерсть-то сама лезет, то и дело приходится чесаться об забор. Набрав полный клюв тепла, галки летят под крышу, в гнездо.