Воробышек
Шрифт:
– Нам какая-то бабка указала на этот форт, – вспоминает Кокоулин. – Русская, угнанная немцами сюда из Воронежа в числе многих наших людей, использовавшихся как рабы. «Там, – говорит, – ребятки, пушки большущие. Смотрите, как бы не покрошили ваших».
Разведчики перебрались через реку, и видят: точно, торчат из встроенного в крутой берег форта жерла орудий. Нашли и вход в него, прикрытый стальной дверью-воротами, за которыми скрывались рельсы узкоколейки, по которой, видимо, подвозили снаряды. Вокруг – ни души. Попытались открыть дверь – не поддается. Постучали в нее прикладами. Никто не отзывается. Но внутри все равно кто-то должен быть, иначе бы вход в форт был открыт.
И тогда разведчики связали вместе пять противотанковых гранат, несколько гранат от фауст-патронов, снабдили этот адский «винегрет» четырьмя детонаторами, подложили под стальную дверь и зажгли бикфордов шнур. Громыхнул такой силы взрыв, что, казалось бы, даже прусская река Преголь должна была выйти из берегов. Но когда рассеялись дым и пыль, оказалось, что дверь осталась на месте, лишь закопчена и ободрана осколками – вот как ладили немцы свои оборонительные сооружения.
Пока разведчики размышляли, чем бы еще шандарахнуть по этой чертовой двери, она вдруг тяжело, медленно приоткрылась и из нее высунулась палка с белой тряпкой на конце. «Рус, не стреляй, сдаемся», – закричали из форта. Вот тогда-то и высыпала из железобетонного укрытия эта без малого сотня фрицев, не пожелавшая дальше испытывать своей судьбы, ведь война-то заканчивалась и дальнейшее сопротивление было просто бессмысленно.
Конец войны застал Алексея Кокоулина в Пруссии. Но служба его продолжалась еще долго. Вернее, это было продолжение войны: из опытных фронтовиков, наподобие Кокоулина, прошедших огонь, воду и медные трубы, формировались специальные подразделения, которые уничтожали в лесах Прибалтики, а затем и Западной Украины банды националистов. Демобилизовался Алексей Иванович только в 1951 году, в звании старшины.
Вернулся он в родную Сибирь. Работал на строительстве Усть-Илимской ГЭС, потом перебрался в Эвенкию, где много лет проработал механизатором в геологических экспедициях – Борской, в «Шпате». Выйдя на пенсию, продолжал трудиться в качестве хозрабочего в окружной прокуратуре. Конечно, как ветеран войны пользовался уважением, его с другими фронтовиками приглашали на торжественные мероприятия, обычно в День Победы. Но одно дело – честв-воть заслуженного участника боевых сражений на словах, и совсем другое – на деле. Многие годы он добивался у местных властей предоставления ему сносного жилья. А его все отфутболивали – «Ну не хватает жилья в поселке, – объясняли ветерану. – Подождите еще немного…»
И вот Алексей Иванович сидит в редакции, смотрит на меня с надеждой, и снова повторяет:
– Ну так что, напишем Колю?
– Какому Коле написать надо? – не сразу понял я Кокоулина. – Кто он такой, этот Коля?
– Да не Коля, а Коль, – досадливо поморщился Алексей Иванович. – Который главный сейчас в Германии.
– Это который Гельмут Коль? – поразился я. – Канцлер? Что мы ему напишем? И зачем?
– Ну, напишем, что я, советский солдат, приглашаю к себе в гости кого-нибудь из ихних ветеранов, – простодушно сказал Кокоулин. – Пусть приезжают, посмотрят, как наши ветераны живут. Выпьем по сто граммов, повспоминаем, как воевали…
Так вот оно что: этот мужественный разведчик-старшина, бесстрашно дравшийся с немцами и победивший их, собрался приглашать к себе в гости своих бывших врагов?
– Пусть приезжают, – упрямо продолжал твердить мне Кокоулин. – Встречу, как положено. Какие там мы уже враги… Они тоже старики. Но зато как живут, собаки, как живут!..
И тут все стало на свои места. Кокоулин своим письмом Колю ни на какую милость от побежденных им немцев не рассчитывал. Он не мог не понимать, что его письмо и вовсе может не дойти до адресата. Но кому надо – прочитают его. А там, глядишь, и его проблема с жильем наконец решится.
И я написал это чертово письмо канцлеру ФРГ Гельмуту Колю с приглашением к двум-трем немецким ветеранам войны (больше принять, к сожалению, не позволят стесненные условия, извинялся Кокоулин) приехать погостить в Эвен-кию к советскому солдату, разведчику-орденоносцу Алексею Кокоулину и выпить с ним стопку-другую на брудершафт.
Письмо это я отпечатал на машинке и отдал его Алексею Ивановичу – он сказал, что сам отправит его. И бравый старикан, бережно спрятав письмо в карман, ушел. Облегченно вздохнул и я – Кокоулин забрал у меня половину рабочего дня!
А буквально через пару месяцев узнаю невероятную новость. Нет, никто к Кокоулину из Германии не приехал. Но ему дали благоустроенную однокомнатную квартиру в бывшем окружкомовском кирпичном доме! С центральным отоплением! С водопроводом! С туалетом и ванной, наконец!
Такие квартиры и сегодня в сплошь деревянной Туре редкость, а тогда, в середине 90-х, это вообще была непозволительная роскошь для простых смертных. Так что, похоже, расчет бывшего фронтового разведчика оказался верным.
Его письмо прочитали, где надо, и запаниковали: а не дай Бог кто из-за границы и в самом деле приедет в гости к победителю, живущему в конюшне? Это ж сраму не оберешься! А того гляди, и тепленького местечка лишишься. И когда вдруг освободилась однокомнатная благоустроенная квартирка в элитном по меркам Туры доме, ее предпочли отдать не очередному «блатному» жильцу, а беспокойному фронтовику.
И ветеран войны, бывший артиллерист и разведчик Алексей Иванович Кокоулин, пусть хоть и всего несколько месяцев, то есть до своего последнего дня, но все же пожил в человеческих условиях. И я до сих пор остаюсь рад тому, что приложил к этому руку…
Сбежал парнишка на войну…
Во все времена в лихую для нашей страны годину рядом со взрослыми защитниками Отечества старались встать с оружием в руках – и у них это получалось! – и подростки. Вот об одном таком юном герое, Володе Львове, с которым я познакомился в его уже зрелые годы в Эвенкии, и хочу сегодня рассказать.
Родом из Торопца
Есть в Тверской (Калининской) области древний город Торопец. Здесь с 13 века существовала крепость, стоящая на западной границе Смоленского княжества. Вся история Торопца связана с бесчисленными отражениями нашествий литовцев, поляков, шведов, германцев, других захватчиков. Поэтому торопчане или, как их раньше называли, кривичи, из поколения в поколение воспитывались в духе воинских традиций, готовности всегда дать отпор незваным гостям.