Ворон
Шрифт:
Еще несколько шагов и вот свет расступился, и вышли они в залу. Однако — это была уже не та зала, размеры которой были непостижимы, и стены которой были сплетены из бессчетных миров, вышли они в залу созданную Нуменорскими зодчими.
Возносящийся на многие метры купол, который, когда на небе светили звезды, покрывался столь же яркими созвездиями, а когда сияло Солнце — там, среди синевы, проступали облачные горы. К этому, рукотворному, но каким-то образом связанным с настоящим небу — поднимались колонны; сейчас наполненные тем же темноватым блеском, который видим мы среди звезд в небе.
По гладкой поверхности пола, из черных глубин которого, появлялись изображения цветов — шли они вперед, туда, где поднималась под купол статуя Эру Иллуватора, изваянная из металла, павшего на землю в первый год Нуменорской земли. Был он словно солнечный свет — однако яркое это сияние вовсе не слепило, а сгущающаяся возле него, сидящего на троне, аура, размывала контуры, стирала границу между поверхностью твердой и воздухом.
Да — у этого зала были и стены, которые можно было потрогать, цвета которые можно было описать — создан он был из того, что принадлежало их миру, или же пало в него. Но и здесь, глядя на прекрасную частичку своего мира, они ощущали ее связь с пройденной бесконечностью — пусть безмерно меньшая — она была не менее прекрасна.
В руках Тар-Кариатана был поднос, а на нем — плоды. Поднос он поставил пред статуей Иллуватора, и молвил:
— Создатель Эа; вот плоды земли, которые не взошли бы без света твоих светил; во всех них есть частицы этого света, также, как и в нас…
Плоды были возложены, и король, а за ним и остальные направились к выходу. А позади, из стены привычного звездного света (ибо они уже ступили в круги этого мира, и не могли видеть света иного, запредельного — из того света выходили все новые и новые Нуменорцы).
И вот Тар-Минатир, а за ним семейство адмирала Геллиона — прошли под мраморными створками, и вышли в ночь. На этот раз они стояли на вершине земной горы Менельтармы и ее не окружала стена из звезд — темная, прохладная ночь, веющая принесенными с дальних полей ароматами нахлынула на них. Небо — просто большое звездное небо было над ними.
Альфонсо оглянулся — пока старец Гэллиос еще не вышел из ворот — надо было действовать. Он протянул того младенца, которого нес на руках отцу своему и, не говоря ни слова, бросился в ночь.
Раздался окрик матери — Альфонсо не слушал; в голове только одна мысль билась: «Убежать, во чтобы то ни стало убежать…»
Со всех сил бежал он от дороги, в усыпанную звездами ночь и даже не видел, что на указательном пальце вновь открылось черное око.
Вот устремился вниз крутой склон — от ставшего слабым храмового сияния было видно метров на десять — дальше сгущались стены мрака.
Альфонсо знал, что многие уступы Менельтармы отвесны; что в темноте он может запросто сорваться, и потом, еще помыслить над своей судьбою, прежде чем пасть на камни — но он бросился по этому склону — храмовое сияние угасло, а тьма придвинулась — коснулась его лица.
Кроме звезд он ничего не видел. Ноги, едва не заплетаясь, с предельной скоростью несли его куда-то вниз…
На бегу он с трудом выдыхал, из разрываемой ветром груди:
— Я иду к тебе… Прими меня…
Он скорее почувствовал, чем увидел — впереди, из глубин горы, поднимался уступ. На бегу свернул чуть в сторону.
— Я иду! — выкрикнул он, и тут ноги его не нашли опоры.
Невидимая сила рванула его вниз, и Альфонсо понял, что падает.
Процессия начала схождение, когда к Рэросу, подошел старец Гэллос, а вместе с ним и эльф из Валинора. Гэллос, внимательно оглядываясь по сторонам говорил:
— Стоило мне только чуть задержаться у подножия Иллуватора и вот… Куда убежал ваш сын?
— Мальчишка совсем потерял голову. Бросился — вон по тому склону, а где он теперь — одни звезды ведают.
Навстречу им дунул неожиданно сильный и холодный порыв; в его свисте послышался злобный хохот.
Эльф приложил руку сердцу, и тут его прекрасный, сияющий даже и в ночи лик, помрачнел. А в светлом его голосе послышалась такая тревога, что многие бывшие поблизости вздрогнули.
— Я сердцем чувствую, что ему плохо, а мое сердце никогда не ошибалось…
— Адмирал. — начал Гэллиос. — Я молчал об этом раньше и теперь жалею — так не хотелось омрачать этого праздника. Враг здесь.
— Что? — брови Рэроса сдвинулись, на лбу выступили морщинки.
— Не знаю, как довелось ему пробраться в наши пределы и почему он выбрал день праздника. Может, и не выбирал, может — и само так вышло. Но теперь то я точно могу сказать — один из темных Майя преследует вашего сына.
Мать Альфонсо тяжело вздохнула; адмирал с изумлением взглянул на старца. Тот продолжал:
— Для своих целей, он пытается завлечь юношу… — тут старец в нескольких словах поведал о том, что было днем.
Тут Рэрос молвил своей супруге:
— Прошу простить меня, но я не могу дольше с вами оставаться. Я должен найти своего сына. — он передал младенца шедшему следом слуге.
— И я тоже пойду с вами. — молвил эльф из Валинора.
Адмирал, а за ним эльф бросились по склону. Эльф достал сферу, которая отогнала ночь, ярким солнечным светом — казалось, что в склянке этой заключен маленький братец Солнца.
Лишь несколько мгновений падал Альфонсо, затем, неожиданно ледяная вода впилась в него когтями, увлекла его в черноту; побежала по лицу пузырьками, закружила в свой плоти. Течение было быстрым — вот ударился он плечом о камень — тут течение еще ускорилось. Он судорожно рванулся вверх и, одновременно, выставил пред собою руки.
Ладони ударились в каменную твердь — от силы удара была содрана кожа. За этот камень он со всех сил ухватился — течение, бессчетным множеством леденящих присосок поволокло его дальше. Со всех сил цепляясь за полированную водами поверхность, он вырвался таки под свет звезд — он обхватил камень руками и ногами, отдышался; огляделся… Где-то за спиною, восходила над Нуменорскими долинами полная Луна, и света ее было достаточно, чтобы осознать весь ужас его положения.