Ворон
Шрифт:
И вновь бросились орки; Туор слышал, как хрипит на берегу Тан, как трещат орочьи кости, как свистят ятаганы, но сам он уже не мог выбраться — боялся только, что от боли потеряет сознание — стоял у входа в пещерку, а за спиной его кричали младенцы, и пыталась утешить их Феора, которая и сама плакала…
Вот в воздухе пролетело несколько растерзанных орочьих тел — они были подхвачены течением и унесены. Туор не знал, что орки, набросившись разом со всех стон на Тана, нанесли ему несколько смертельных ран, но он отбросил их, и успел перегрызть глотки еще нескольким, прежде чем смерть
А Туор, сжав левый кулак, и, слабея все больше, облокотившись на стену, ожидал, когда же они подойдут. И они не заставили себя ждать — градом посыпались сверху, вода взметнулась кровавыми брызгами. На побелевших губах Туора вспыхнула усмешка — то была усмешка отчаяния; и хриплым вздохом вырвались из него слова:
— Ну — идите же сюда! Давайте — попробуйте взять меня живым!
Орки загоготали и бросились на него, но Туор, в эти отчаянные мгновенья, нашел еще в себе какие-то силы — ударил первого из подбежавших в морду — удар получился сильным, орк опешил, покачнулся, а Туор, воспользовавшись этим, выхватил его ятаган, и все так же отчаянно усмехаясь, выдавил:
— Не пройдете! Нет! Прочь в свои берлоги!
И он нанес удар, поразил того орка, но тут подбежало несколько — он отбил еще один удар, но вот второго не успел — клинок пронзил ему грудь. Все-таки Туор был еще жив, он отдернулся назад, уперся в берег — изо рта его пошла кровь.
Орки стояли в воде, полукругом, со злобными усмешками, наблюдая за его мукой. А он, издав отчаянный вой, бросился на них; и смог снести голову еще одному, но этот его удар был последним. Ятаган распорол ему живот, другой вонзился в спину — сделал шаг к пещере… злой хохот закружился, стал удалятся, совсем незначимым стал…
Он уже падал и слабый, никем неслышимый шепот, сорвался с его губ:
— Дети мои! Ваш ждет тьма… Как страшно это, пришедшее в последний миг откровение… Тьма, а в ней искорка… Даже и в изначальном мраке была искорка…
Тут темное облако сжало мир, и он повалился в воду…
Орки вошли к пещеру, а там уже стояла Феаора, загораживала своим телом младенцем, кричала:
— Убирайтесь прочь, нечистые!
Орки, хоть и не понимали ее — хохотали, и, вскоре выволокли на берег и Феору, и рыдающих младенцев. Феора, только взглянув на это войско, повалилась в обморок; ну а орки потешались — им так нравился отчаянный детский плач!
— Грр-брр! — рычали они. — Что делать со старой ведьмой?! Какое с ней может быть веселье?! В реку ее и все!
— У нас есть младенцы!
— Какое мягкое мясо! Да! Да!
— А-а-а — слюни текут!
— Но их слишком мало!
— Я, Грукраг сильный, вытащил их — они мои!
— На твоем ятагане, Грукрак, даже крови нет! Это я Друбраб уложил человека — они мои!
— Не забудьте про Рыгбула — я тоже бил его!
— Все прочь — я Бруждр, и я самым первым услышал, как они ревут!
— Это я!.. Нет — я!..
Затевалась потасовка, а, если учесть, что орки ожидали куда большую добычу, и, были разъярены отчаянным сопротивлением Туора и Тана — то это могло закончиться большим кровопролитием.
Но вот вперед выступил громадный орк, закованный в золотую неудобную кольчугу. Он усмирил своих воинов, выбив множество клыков и свернув несколько челюстей. Затем зарычал:
— Никто их не будет есть! Грр! Много ли пользы от трех таких ничтожный кусков?! Но смотрите… — он подхватил одного малыша за ногу, и, покачивая им в воздухе, продолжал. — Вспомните, каким сильным воином был его отец! Р-ррр! Посмотрите, как крепка их кость! Оррр!.. Из них вырастут сильные рабы…
Орки знали, какая кара ждет их, коли они вздумают его ослушаться, а, потому и повиновались. Один из них говорил:
— А что со старой ведьмой? Из нее ничего не выйдет! Ей то можно погрызть кости?!
— Болваны! — ругался предводитель. — Кто будет следить за этими младенцами? Кто знает, чем их кормить, чтобы они не подохли?! А?!.. Пусть эта старуха пока следит за ними. Да, да… Гррр… Взять ее… — и это приказание было исполнено.
Орки еще немного побродили среди пепелищ Роднива, но больше ничего не нашли. Беспрерывно ругающейся толпой бросились они по выжженной просеке к черным Холмищам, и дальше — к Андуину, где их поджидали мыши-вампиры.
Бордовая пелена пожарищ отступала все дальше к югу, а с севера приближались водопады солнечного света. Воздух трепетал в нетерпеливом ожидании, когда эти водопады, нахлынут, смоют скверну, придадут сил новым всходам, которым суждено было подняться, расцвести над пепелищами краше прежнего…
Глава 5
Мэллорн и пламень
Правитель Туманграда — Хаэрон, был совсем еще молод, и слугам не приходилось его будить, так как он всегда поднимался с зарею.
А в день, на который назначен праздник, Хаэрон поднялся даже раньше обычного, когда еще и первые петухи не пропели и, первым делом, погрузил руки, во златые, живые волосы жены своей Элесии — руки тут же объяла теплота, и не хотелось уж никуда эти руки отнимать…
Но он поднялся с кровати, и, пройдя по покрытому ковром каменному полу, выглянул в окно и улыбнулся: на небе застыли только два легеньких, только что подсвеченных первыми робкими лучами, серебристо-розовых облачка. В этом, наполненном потоками зари небе, кружили какие-то птицы, но что это за птицы было не разобрать — они казались двумя черными точками, которые двигались очень медленно. Какая-то тревога охватила правителя, когда он созерцал эти точки, но вот, на плечо его опустилась рука и, обернувшись, он уже позабыл про птиц. Это, неслышно ступая, подошел к нему один из советников, и, зашептал на ухо:
— Извините, за столь раннее вторжение, но дело очень важное…
Хаэрон шепнул:
— Ступайте как можно тише — не хватало еще, чтобы малыши пробудились…
Советник неслышно прошел в коридор, да и замер там, ожидая своего правителя. Хаэрон быстро надел свой бирюзовый, праздничный кафтан; затем склонился над супругой…
Уже выходя в коридор, он обернулся — взглянул на колыбель, и увидел над нею темное облако. Правитель замер, порывисто сделал к ней шаг, но вот — уже не густилось над колыбелью никакой тьмы; вздохнула во сне Элессия, легкая улыбка коснулась уголков ее губ — видно, снилось ей что-то светлое…