Вороний мыс
Шрифт:
— Может, старое минное поле? — предположил Докукин. — Три года ведь война идет. За это время, считай, что под каждую кочку мин насовали. Может, старое…
— Не было боев на Вороньем мысу. В сорок первом мы южнее от границы уходили, а потом на мыс никто не толкался.
— Егеря и по-другому могут рассуждать. Вдоль ручья удобный подход к бухточке, вот его и перекрыли минным полем.
— Проще дозоры у распадка посадить…
— Ночи теперь темные… Мимо дозора и пройти можно, а минное поле не перескочишь.
— И так может быть, — согласился Гнеушев. — Раз минное поле устроили, значит, есть,
— Песца я к воронке подбросил, товарищ старшина, — слабым голосом ответил Игорь и раскашлялся. — Знобит меня… То в холод, то в жар кидает.
— Заболел, — озабоченно сказал Докукин. — Вишь, даже лицом срезался. Простыл, наверное, вчера в камнях, вот и прохватило…
— Ничего, Лыткин, пересидишь здесь в пещерке с Кобликовым и поправишься… Мы с Докукиным будем пока вдвоем орудовать. Насчет песца ты пустое говоришь. Не сплошные же фрицы дураки. Не нравится мне такое их поведение.
В рассказе Лыткина старшине было непонятно и то, почему Забара пошел на минное поле, а Лыткин остался в валунах. Он же был старшим в паре, первым должен был двигать… Или парня слабость от болезни скрутила, и он не мог уже дальше ползти. Как же у него тогда сил хватило Забару вытащить и к пещерке возвратиться?..
— Остапа похоронить надо, — сказал Докукин. — Наповал кокнуло. Махонький осколочек, а так угодил, что нет человека. Тело надо земле предать…
— Разве в этих камнях земле предашь? — неожиданно тоскливым голосом откликнулся Гнеушев. — Насмерть деремся, а убьют, и могилы выкопать нельзя… Жалко Остапа.
— Про коней он мне рассказывал, — вздохнул Ленька Кобликов, поджал губы, и глаза его построжали. — Про жеребца Угупа… Родные у него есть?
— Конечно, есть, — ответил Докукин. — У каждого человека на свете родные есть. Без этого он произойти не может… У меня в Лахте, считай, полдеревни свояков. Нашей Докукинской фамилии целых два порядка домов наберется… В роте узнаем про родных и все отпишем… Вон меж тех камешков надо Забару упокоить.
В гранитную щель кинули охапку привянувших папоротников и на жидкую подстилку положили окоченевшее тело. Накрыли лицо ушанкой с подпаленным наушником и навалили сверху вороничник. Затем собрали плоские обломки скал, вывернули с десяток шершавых, источенных временем валунов и завалили гранитную щель, приютившую останки разведчика.
— Куча и куча, — сказал напоследок Докукин, оглядывая завал. — Поди догадайся, что под ней человек похоронен… Вздумают после войны могилу искать, ни за что не найдут. Мы и то запамятуем. Признак надо хоть какой-нибудь оставить. А, старшина?
— Для егерей твой признак в самый раз подойдет… Может, у Забары и родных никого не осталось. Ведь два раза война по его местам прокатилась.
— У кого родных нет, тому воевать свободнее. Убьют, так хоть смертью не осиротишь. А у меня четверо дома дожидаются… Надо в роту сообщить, что много егерей на Вороньем мысу.
— Сообщить, что много, это значит, ничего не сообщить, — возразил старшина. Он сидел на камне, комкая в руках ушанку, и в глазах его было тяжелое раздумье. — «Много» — понятие, сержант, растяжимое. Иногда и полк мало, а иногда и роты больше, чем достаточно. Капитан «много-мало» не любит, ему подавай все до точности. Пока к бухточке не пройдем, не разберемся мы в здешних загадках… Почему все-таки егеря по следу не пошли?
— Берегом надо к бухточке пробираться.
— Попробуем берегом, — согласился старшина и, помолчав, добавил: — Если только они на нас по всем правилам облаву не наладят… Наследили мы здесь. Не разобрались толком, что к чему, и начали нахрапом пихаться… Должны были егеря по следу пойти. Или уж слепые они совсем, или есть у них насчет нас особое соображение… Кобликов, налаживай свою машинку. Чтобы в полмомента связь была!
Ленька развернул рацию и старательно принялся вертеть черные ручки, отстукивать позывные.
— «Чайка! Чайка!..» Я «Волна-один», прием!.. Я «Волна-один». Прием!
Капитан Епанешников принял сообщение про минное поле, и гибель Забары, и про странное поведение егерей, по всем признакам сосредоточивающимся в районе бухточки на западном берегу мыса.
Про болезнь Лыткина старшина сообщать не стал. Смешно было докладывать капитану, что человек, отправившись в разведку, схватил не пулю, не осколок, а обыкновенную простуду.
Привычно выбивая замысловатою дробь тире и точек, сообщавших о сосредоточении егерей на Вороньем мысу, Ленька Кобликов вдруг подумал, что не видели ведь они пока егерей. Не видели, а сообщают…
Получив приказ активизировать действия и уточнить численность противника на мысу, свернули рацию, устроили из вороничника в углу пещерки ложе для Игоря, помогли ему туда добраться и укрыли сверху ватником убитого Забары. Ватник снял Докукин, рассудив, что теперь он Остапу не нужен.
Потом пожевали сухарей с осточертевшей тресковой печенью. Холодный жир липко застревал в зубах, стягивал рот, и каждый глоток приходилось делать с усилием. Ленька Кобликов решился было проглотить серый, остро пахнущий кусок печени, но тут же сморщился и едва не вывалил на камни съеденные сухари.
Лишь Докукин с аппетитом уплетал тресковую печень. Подцеплял куском сухаря жир, с причмокиванием обсасывал его и запивал водой на верхосытку. Он искренне удивлялся, что люди не имеют аппетита к такой еде. Это же повкуснее мясной тушенки!..
Солнце уже перевалило небесный пригорок и стало приметно склоняться к вершинам сопок.
— Не пошли бы егеря на нас облавой.
— Теперь уже не пойдут, — успокоил Гнеушев сержанта. — К вечеру дело двинулось. В темноте нас упустить можно. Сейчас они, наверное, только маракуют, как нас верняком накрыть… Завтра высмотрим подходящую ухоронку и устроим новоселье. Надо фрицам под самый нос залезть. Возле себя они шарить как следует не будут, кинутся подальше на мысу искать… Плохо, что Лыткин расхворался… Слышишь, опять его кашель одолел.
— Да, неловко вышло, — согласился Докукин. — Порошков бы каких-нибудь ему дать… Только нет ведь у нас порошков…
— Теплым его нужно напоить, — предложил Ленька. — Вскипятить воды и напоить… Ему бы легче стало.
Костер Гнеушев разводить не разрешил.
Глава 5
Гнеушев сидел на камне, сбив на затылок грязную ушанку. Старшина умел снимать часовых, кидать гранаты в блиндажи и пеленать «языков» так, что они не могли и пикнуть.