Воронья дорога
Шрифт:
На холм меня затащила Эшли, в том часу глухой ночи, когда небо делается чистым, а звезды светят ровным и резким светом из глубины ноябрьской тьмы. Перед этим в баре «Якобит» мы победоносно сыграли на бильярде, а потом отправились домой к Лиззи и Дроиду через «Макрели» (точнее, через «Империю быстрого питания Маккреди»), и поужинали пудингом и пирогом с рыбой, и выпили по чашке чая, и долбанули по косячку, и двинули в гости к Уоттам на Рованфилд, и там обнаружили, что миссис Уотт еще не спит, смотрит ночные телепередачи, и она тоже напоила нас чаем, и мы наконец чуток придавили ухо в комнате Дина.
– Ребята, я созрела прогуляться, вы как? – заявила Эш, выходя из туалета под шум бачка и натягивая пальто.
У меня вдруг возникло параноидальное подозрение, что я злоупотребил
– Пожалуй, и мне пора.
Я попрощался с миссис Уотт, Эш сказала, что вернется минут через пятнадцать.
– Я вовсе не пытаюсь от тебя избавиться,– сказала Эш, затворив за нами дверь.
– Черт, кажись, я стал толстокожим,– посетовал я, когда мы пошли по короткой дорожке к воротцам в низкой ограде сада.
– Прентис, тебе это не грозит,—рассмеялась Эш.
– Ты и правда собралась гулять в такое время?
Я глянул вверх: середина ночи и холодно. Надел перчатки. Изо рта вырывались плотные белые клубы.
– Ностальгия.– Эш остановилась на мощеной дорожке.– Схожу напоследок туда, где часто бывала в далеком детстве.
– Вот оно что… Это далеко? А можно и мне?
Я всегда питал сугубый интерес к местам, которые люди считают важными, например дающими силу. Конечно, выпил бы поменьше, не стал бы так грубо набиваться в попутчики. Но что сделано, то сделано. К счастью, Эш не обиделась – со смехом повернулась кругом и сказала:
– Ладно, пошли, тут недалеко.
И вот мы на месте. На курганчике всего в пяти минутах от дома Уоттов. Прошли по Брюс-стрит, сквозь дощатый забор, через Обан-роуд, по заросшему бурьяном пустырю, где в прошлом стояли доки.
Теперь бывшая верфь была от нас метрах в десяти: голый скелет крана накренился над истрескавшейся бетонкой, под ним из бока пристани торчали деревянные сваи, словно черные сломанные кости. В лунном свете блестела грязь. У моря был вкус, и у моря был далекий блеск, но мерцание это почти исчезало, когда я пытался приглядываться. Эш, похоже, погрузилась в раздумья, она смотрела вдаль, на запад. Дрожа от холода, я застегнул на кнопки широкие отвороты липовой байкерской куртки и поднял замок молнии на правом плече, закрыл глянцевой кожей шею до подбородка.
– А можно спросить, чего это мы здесь делаем? – проговорил я.
Позади нас и слева ровно горели оранжевые огни Галланаха – как и во всех английских городах, вечно предупреждали жителей о том, что на ночных дорогах клювом лучше не щелкать.
Эш тяжело вздохнула, резко качнула головой вниз – указывала на землю под ногами.
– Прентис, ты хоть знаешь, что это такое? Я тоже опустил голову:
– Ну, кучка.
Эш глядела на меня, ждала ответа.
– Ладно, ладно.– Я резко оттопырил локти (развел бы руками, но предпочел держать их, хоть и обтянутые перчатками, в карманах).– Сдаюсь. Что это такое?
Эш наклонилась, и я увидел, как бледная рука сначала погладила траву, а потом зарылась в нее и глубже, в почву. Несколько секунд моя спутница сидела на корточках, потом подняла руку, встала, стряхнула землю с длинных белых пальцев.
– Это балластный курган, Прентис, Мировой холм.– Я почти разглядел ее улыбочку в свете выпуклой луны.– Сюда приходили корабли со всего мира и привозили всякую всячину, но некоторые прибывали без груза, с одним балластом. Понял?
Она смотрела на меня.
– Ага, балласт,– кивнул я.– Я знаю, что такое балласт. Это чтобы корабль не отправился вдогонку за паромом «Геральд оф Фри Энтерпрайз» [27] .
– Обыкновенные камни, набирали их там, откуда корабль отправлялся,– проговорила, снова глядя на запад, Эш.– А когда корабль прибывал в порт назначения, камни становились не нужны и их сбрасывали.
– Сюда? – выдохнул я, на этот раз с уважением оглядев скромный курган.– Всегда – сюда?
– Мне об этом дедушка рассказывал, когда я была совсем малявкой,– сказала Эш.– Он тогда в доках работал. Бочки катал, стропы ловил, таскал в трюмы мешки и ящики. А позже крановщиком сделался.– Эшли произнесла слово «крановщик» на подходящий клайдсайдский манер.
27
…чтобы корабль не отправился вдогонку за паромом «Геральд оф Фри Энтерпрайз».— 30 мая 1987 г. этот английский паром вышел из бельгийской гавани Зеебрюгге с незакрытыми створками грузового порта. Набрав внутрь воды и потеряв остойчивость, паром перевернулся набок на глубине 10 метров. Из 500 пассажиров и членов команды погибли 193. Этой трагедии посвящена одноименная фолк-баллада Робба Джонсона, в которой, конечно же, обыгрывается буквальный смысл названия судна: «Herald of Free Enterprise» – «Вестник свободного предпринимательства».
Я опешил: вот уж не ожидал, что до понедельника, до возвращения в университет, буду вынужден стыдиться пробелов в своем историческом образовании.
– Ты прикинь, чувачок,– сказала Эшли,– у тебя целый мир под ногами.
Эшли улыбалась, вспоминая.
– Никогда не забуду, как в детстве сюда приходила. Приходила одна, и часто – просто посидеть. Думала: надо же, я сижу на камне, который был раньше частичкой Китая, или Бразилии, или Австралии, или Америки…
Она снова опустилась на корточки, а я прошептал:
– Или Индии…
И на долгий головокружительный миг жилы мои как будто наполнились океаном, темной подвижной водой – такой же точно, как та вода, что точила кромки полуразвалившейся пристани. Я подумал: боже мой, до чего же тесно мы связаны с миром. И вдруг поймал себя на том, что вспоминаю дядю Рори, связавшего наш род со всей остальной поверхностью планеты. Дядя Рори, наш вечный скиталец… Я посмотрел вверх, на истрескавшийся лик луны; меня охватили сладостные чувства: ожидание чуда и жажда познаний.
Мой дядя Рори, когда был еще моложе меня, покинул отчий дом. Он задумал кругосветное путешествие, но добрался только до Индии. И влюбился в эту страну, исходил ее, изъездил вдоль и поперек: из Дели – в Кашмир, потом вдоль предгорий Гималаев; пересек Ганг у Патны, проспавши в поезде этот знаменательный момент; потом сделал зигзаг из глубины страны до океанского побережья, и снова – вглубь; но всегда держал или пытался держать путь на юг. Он коллекционировал имена, паровозы, друзей, ужасы и приключения, а потом на самом краешке субконтинента, с последнего камня, омываемого низким прибоем на мысе Коморин, дождливым днем в наижарчайшую летнюю пору, повернул назад – и ехал на север, и шагал на запад, виляя по-прежнему, направляясь то в глубь Индии, то к морю, и обо всем увиденном, услышанном и пережитом писал на страницах дешевых школьных тетрадей, и упивался дикой культурой этого людского океана, и любовался циклопическими руинами и сказочной географией, и дивился слоеному пирогу из древних обычаев и современной бюрократии, и благоговел перед причудливыми образами богов, и поражался непомерному величию всего и вся. Он описывал увиденное им: города и села, перевалы через горы, пути через равнины, мосты через реки; и города, о которых мне доводилось слышать, такие как Сринагар и Лакхнау; и города, чьи названия у всех на слуху, из-за их теснейшей связи с карри – такие как Мадрас и Бомбей; а еще те города, которые, по его чистосердечному признанию, он посетил только за их имена: Аллеппи и Деолали, Куттак и Каликут, Вадодара и Тривандрам, Сурендранагар и Тонк… Но где бы ни оказывался дядя Рори, он везде смотрел и слушал, он спрашивал и спорил; он все пропускал через себя и мотал на ус; он проводил безумные параллели с Англией и Шотландией; он ездил автостопом и верхом; он добирался вплавь и пешком, а когда денег не оставалось ни гроша, зарабатывал на ужин фокусами с картами и рупиями; и он снова добрался до Дели, а потом до Агры и совершил паломничество из ашрама к великому Гангу; и там от солнцепека и величия происходящего совсем окосел; и наконец, он вытерпел долгое плавание на барже, и поездом доехал до Калькутты, и самолетом долетел до Хитроу, едва живой от желтухи и хронического недоедания.