Воронья дорога
Шрифт:
Я поднес к глазам зернистый бетон и восхитился:
– Оба-на!
Светлые волосы Эш мелькнули под уличным фонарем и растаяли в темноте.
– Оба-на!
Глава 4
Он окинул солар взглядом. По-прежнему большое новое окно с фронтонной стороны было затянуто листом прозрачного полиэтилена, который хрустел и шуршал на ветру под дождем. А еще был исполосован колеблющейся решеткой темных линий – снаружи бросали тень строительные леса. В зале с высоким потолком
– Папа, папа! Дядя Фергюс сказал, нам можно на крышу с мамой, только осторожно! Можно? Ну пожалуйста! Честное слово, не упадем!
В зал прискакал Льюис, он тянул за собой малыша Прентиса. На Льюисе была непромокаемая курточка, а Прентис свою тащил по блестящему паркету.
– Ладно, сынок.– Кеннет опустился на колени, надел курточку на младшего сына, застегнул. Тем временем Льюис вприпрыжку носился по залу и улюлюкал.
– Льюис, не надо так громко,– сказал Кеннет, но не слишком строго.
Прентис улыбнулся отцу.
– Па-апа-а,– произнес он ломким голосом, растягивая гласные,– я хочу в туалет.
Кеннет вздохнул, натянул капюшон на голову сына, но тут же снял.
– Хорошо, мама отведет. Льюис! – крикнул он. Льюис виновато отпрянул от банок с краской, которые уже было принялся изучать, и подбежал к отцу.
– Пап, как здорово! А у нас тоже будет замок?
– Нет, сынок, нам это не по карману. Отведи-ка брата к маме, ему надо в туалет.
– У-у-у..– завыл Льюис, негодующе уставившись на младшего, а тот только ухмылялся да утирал нос рукавом курточки.
Льюис пихнул Прентиса в спину:
– Вечно ты все портишь!
– Льюис, делай, что сказано,– встал Макхоун-старший. Колени откликнулись болью.– Ступайте. И поосторожнее на крыше.– Он махнул рукой на двухстворчатую дверь, через которую вошли сыновья.
Льюис изобразил целую пантомиму: раскачивался, как пьяный, на ходу, нога цеплялась за ногу. Прентиса он тянул за собой за шнурок капюшона.
– Льюис! За руку! – потребовал Кеннет.
– Ну, парень, ты и цаца! – сказал у двери Льюис младшему брату.– Сколько ж возни с тобой!
Прентис повернулся и помахал свободной рукой отцу.
– До свида-ания, па-апочка,– произнес слабый голосок. После чего Прентис был выдернут из комнаты.
– До свидания, сынок,– улыбнулся Макхоун-старший. И снова повернулся к окну и дождю.
– У-у-у… тут мокро.
– Не сахарный, не растаешь. Че разнылся? Ты же не девчонка?
– Нет, я не девчонка. Но если испачкаюсь…
– У тебя папаша богатенький. Можешь хоть каждый день в новых шмотках приходить.
– Не мели чепухи. Я просто хотел сказать…
Кеннет понимал обе точки зрения. Лахи в грязной рубашке, застегнутой на разномастные пуговицы и булавку, в потрепанных, залатанных коротких штанишках, что пузырились на коленях и, наверное, раньше принадлежали двум старшим братьям, вдобавок щеголял свежим синяком под глазом – скорее всего, синяк поставила отцовская рука. На Фергюсе была добротная, тщательно подобранная по размерам одежда: короткие брючки из серой саржи, новая синяя фуфайка и твидовый пиджачок с кожаными нашивками на локтях. Даже Кеннет рядом с ним чувствовал себя плоховато одетым. Его шорты были заштопаны сзади, хотя новую одежду он получал всегда в свой черед. Все девочки носили юбки, блузки и фуфайки; носочки у них были не серые, а белые. Эмма Эрвилл носила пальто с капюшончиком, отчего была похожа на маленькую фею.
– Так мы играем или не играем? – спросила она.
– Спокойствие! – повернулся Лахи к девочке, державшей велосипед.– Терпение, крошка.
Эмма посмотрела в небо и фыркнула. Рядом с ней сестра Кеннета Ильза, тоже приехавшая на велосипеде, покачала головой.
Замок стоял на склоне холма. Вокруг него с высоких деревьев еще капало, и неровные, грубо отесанные камни были темны от недавно прошедшего дождя. Через листья плюща, цеплявшегося к одному из боков старинного сооружения, просвечивало водянистое солнце, а в глубине леса ворковал дикий голубь.
– Так какого черта ждем? – Фергюс Эрвилл прислонил к дереву велосипед.
Лахи Уотт своему велосипеду дал упасть на землю. Кеннет аккуратно положил свой на мокрую траву. Девочки прислонили велики к деревянным перилам в начале моста. Короткий деревянный мост, чуть шире телеги, пересекал овраг футов тридцати длиной, с крутыми склонами и густым кустарником на дне. В самом низу, среди кустов, плескался и пенился ручеек; он выбегал из леса, с трех сторон огибал задернованную скалу, на которой стоял замок без крыши, срывался водопадцем и уже неторопливо путешествовал дальше, возле автотрассы впадая в реку Эдд, так что его воды далее протекали через город Галланах и вливались в бухту возле железнодорожной пристани.
Вдруг вышло солнце, сделало траву яркой, листья плюща – блестящими. С приглушенным ревом пролетел по лесу ветер, всюду просыпав водяные капли. Примерно в миле, на виадуке у Бриджента, Кеннет увидел поезд; западный ветер уносил его шум прочь от детей, но зато Кеннет мог разглядеть пар, которым часто выстреливала труба из темного локомотива и который вытягивался назад, расстилался по крышам полудюжины купейных вагонов и тут же разрывался на белые тающие клочья.
– Короче,– сказал Лахи,– кто первым вводит?
– Не вводит, а водит,– поправил Фергюс.
– Ты меня еще поучи, сопляк. Так кто вводит?
– Может, «Вышел месяц из тумана»? – предложила Эмма.
– О господи! – затряс головой Лахи.– Ну, давай, что ли.
– Не надо поминать имя Господа всуе,– сказала Эмма.
– И высуе! – хихикнул Лахи.– Ах ты, боже мой, ну до чего ж мы нежные!
– Я христианка,– гордо сказала Эмма.– Я думала, ты тоже христианин, Лахлан Уотт.
– Я протестант,– возразил Лахи,– вот кто я.
– Ну, так мы будем играть или не будем? – спросила Ильза.