Воронья дорога
Шрифт:
– Пап, а…
– Но кое-что здесь совершенно однозначно.
– Что? Что, пап?
– День закончился, спать пора.
– Ну, пап…
– Спим, я сказал! Ложитесь как следует, головой на подушку.
Убедившись, что оба мальчика хорошо укрыты одеялами, он пошел к двери. Над комодом мягко светился ночник.
– Пап, а, пап?
– Что?
– Пап, а у этого человека была семья? – спросил Прентис– Ну, у купца из твоего рассказа. У него были родные?
– Нет,– ответил Кеннет, отворяя дверь.– То есть была у него раньше семья, но он ее выбросил
– Ну-у-у…
– Ну-у-у…
Он улыбнулся, прошел обратно, поцеловал обоих мальчиков в лоб.
– Но ведь он был глупый, верно?
Они оставили Марго присматривать за детьми и поехали на машине в Галланах. Кеннет улыбнулся, прочитав самодельную табличку «Спасибо вам» на окраине деревни.
– Что ты ухмыляешься? – спросила Мэри. Она сидела ссутулясь, глядела в подъемное зеркальце – продолжение крышки перчаточного ящика.
– Да знак смешной,– ответил Кеннет.– В пару к «медленным детям», что с той стороны деревни.
– Ха! – сказала Мэри.– Вот уж точно – медленные дети. Надеюсь, ты не рассказывал на ночь моим малышам всякие ужасы? А то ведь они каждый раз не высыпаются.
– Нет,– ответил он. «Вольво-истейт» разгонялся на прямом участке трассы, направляясь к Порт-
Энн.– Ну, может, совсем чуть-чуть – про мясо с червяками и одноглазых людей. Но это ж пустяки…
– Гм…– Мэри закрыла бардачок.– Я слышала, Лахи Уотт вернулся. Это правда?
– Наверное,– Кеннет, не убирая рук с баранки, подвигал плечами – хотел прогнать ноющую боль, она всегда появлялась, когда он выпивал на ночь лишку.
Они провели новогоднюю ночь дома, гуляли по деревне, встречались с другими веселыми компаниями. Марго помогла им немного прибраться в доме, прежде чем легли наконец спать, хотя Кен уже успел подремать с трех до пяти на плетеном диванчике в оранжерее.
День выдался ясным, но холодным. Дети отправились кататься по лесным дорожкам на новых велосипедах, а Мэри поспала три часа, прежде чем братья вернулись и шумно потребовали еды.
– Мы его уже сколько не видели… десять лет? – спросила Мэри.– И он что, все это время плавал?
– Вряд ли,– ответил Кен.– Он, кажется, в Австралии был… Пожил там какое-то время. Я слышал, в Сиднее устроился на работу.
– И что за работа?
– Не знаю, можешь сама его спросить. Он вроде обещал быть сегодня вечером на танцах у Хеймиша и Тоуни.
– Правда, что ли? – спросила Мэри. «Вольво» мчался по темной дороге; навстречу проскочила пара автомобилей – дыры белого света в ночи и тучи грязных брызг, но с последними живо справились омыватели и дворники. Мэри достала из сумочки аэрозольный баллончик с духами, брызнула на запястье и шею.
— Фергюс с Фионой тоже приедут?
– Обещали,– кивнул Кен.
– А ты знаешь, Лахи и Фергюс друг с другом разговаривают?
– Понятия не имею.– Он рассмеялся,– Даже не знаю, о чем они могут разговаривать – шотландский джентри-фабрикант и второй помощник, или кто он там по должности, который десять лет промотался где-то у черта на рогах. Здравия желаю, капитан легкой промышленности!
– Фергюс – не джентри,– заметила Мэри.
– А разницы-то? Титула, может, и не имеет, зато ведет себя подчас вполне соответственно. Замок у него… Что еще нужно? – Кеннет снова рассмеялся.– Здравия желаю, второй помещик!
Снова появились огни Лохгилпхеда, в тот самый миг, когда дождь начал пятнать ветровое стекло. Кеннет, хихикая, включил дворники.
Мэри укоризненно покачала головой.
– Мир катится псу под хвост!
– Фергюс, такие люди, как ты, твердят это со времен изобретения колеса. Черта с два! Что ни делается, все к лучшему. Мир совершенствуется.
– Кеннет, ты по натуре большевик, тебе положено так думать.
Кеннет ухмыльнулся и глотнул виски с содовой.
– Хороший выдался год,– кивнул он. Фергюс глянул на него с должным отвращением и одним глотком допил, что оставалось в стакане. Они стояли в гостиной Хеймиша и Антонайны, глядели, как остальные угощаются у набитого закусками буфета. Ни Кеннет, ни Фергюс голода не испытывали.
– Зря ты так говоришь, когда из Австралии беженцы возвращаются,– кисло произнес Фергюс.
Кеннет посмотрел на него, затем оглянулся на Лахлана Уотта: тот сидел поодаль в кресле, держал на коленях блюдо с закусками и разговаривал с Шоной Уотт, своей невесткой.
Кеннет рассмеялся и спросил, когда Фергюс снова наполнил его стакан, взяв бутылку с сервировочного столика:
– Фергюс, ты не принцип ли домино имеешь в виду?
– Не важно, Макхоун, как ты это назовешь. Но что дальше будет – увидишь.
– Фергюс, не говори ерунды! Даже этот мудак Киссинджер больше не верит в принцип домино. Вьетнамцы, провоевав сорок лет, получили наконец контроль над собственной страной. Разбили и японцев, и французов, и нас, и самую сильную нацию в истории планеты. Победили, имея велосипеды, ружья и силу духа, загоняемые бомбами в бронзовый век, а ты несешь чушь про каких-то желтопузых человечков, которые просочились в сырые джунгли равнины Налларбор и обратили азиатов в коммунистическую веру. Да скорее Хайленд-лига выиграет Европейский Кубок!
– Кеннет, а что, ты не допускаешь, что они просто взяли передышку? Знаешь, у меня стойкое ощущение, что тем из нас, кому дорога свобода, будущее не сулит ничего хорошего.
– Фергюс, ты – тори. Когда тори говорят «свобода», они подразумевают деньги. Свобода отдавать своих детей в частные школы означает деньги, чтобы отдавать своих детей в частные школы. Свобода инвестиций в Южную Африку означает деньги, которые вкладываются туда, чтобы получить еще больше денег. И не надо говорить, что тебе дорога свобода, если ты против того, чтобы черные свободно иммигрировали к нам, а ведь ты против, я знаю.– Кеннет звякнул стаканом о стакан Фергюса: – Выпьем. За будущее.