Воронья дорога
Шрифт:
Кажется, никто из нас не заговаривал о самоубийстве, но я в конце концов задумался: а что, если? Ведь у Рори как раз была депрессия. Единственный успех в его жизни – книга о путешествиях, написанная десять лет назад, а все, что ни пробовал он с тех пор, заканчивалось фиаско. Напоследок из него не получился телеведущий. Дядя и сам считал, что профессия эта не для него, но нуждался в деньгах и потому был раздосадован, когда не прошел конкурс. Возможно, он в конце концов понял, что так никогда и не напишет свой магнум-опус.
Да, жизнь легендарной не получилась, а люди, как известно, сводят с нею счеты
Если дядя покончил с собой, то вероятность того, что он лежит где-то под волнами, значительно возрастает. Он мог направить мотоцикл прямиком на ограждение на краю обрыва. На севере в горах сколько угодно подходящих мест. Может, он привязался к мотоциклу, чтобы не всплыть…
Но все же какая ему в этом выгода? Не похоже на то, что здесь замешана большая страховка, или долги по кредитам, или семейное наследство. Рори достался кое-какой капиталец, когда умер дедушка, деньгами распоряжался банк, пока наследнику не исполнилось восемнадцать. На эти средства Рори в первый раз путешествовал по Индии, а потом он жил на доходы с «Траппов», а под конец перебивался авансами под будущие книги и гонорарами за газетные статьи. Перед тем как пропасть, он вообще сидел на мели.
Может быть, его убили? Несколько лет назад и такая мысль приходила мне в голову. Еще в тот вечер, когда мы услышали о его исчезновении. Я играл на берегу Лохгайра с Хелен и Дайаной, потом мы пошли чай пить и увидели во дворе полицейскую машину.
Полицейская машина! Помнится, я тогда здорово разволновался.
Разумеется, в воображаемых сценах не кто иной, как я, обнаружил подлого убийцу и отдал его в руки правосудия, или в роковой схватке толкнул под хлебоуборочный комбайн. Но как ни ломал я голову, так и не сообразил, кому была бы выгодна смерть Рори. Мне приходило на ум, это может быть связано с «Вороньей дорогой» – подлый плагиатор задумал украсть идею будущего шедевра и убрать дядю Рори. Хотя вроде и красть было нечего. Наброски и стихи – на что тут можно позариться?
Я встал на молчаливом бетонном блоке и стряхнул пыль с рук. Рассеивающиеся облака приобрели цвет спекшейся крови, даже с фиолетовым оттенком. Проглядывали все новые звезды. Розовел и поблескивал инверсионный след – в Америку летел самолет. Я взглянул на часы: пора. Маме я сказал, что погуляю часок-другой и вернусь к ужину. Мы ждали в гости Льюиса и Верити – они прилетели из Лондона, где работал Льюис, и собирались в Глазго взять такси. К моему возвращению они, наверное, уже приедут.
– Зря я тогда про тебя сказал,– произнес дядя Хеймиш, уже когда я двинулся к выходу из плохо освещенной спальни.
Я повернулся. Он все дрожал. Неприятно было смотреть на него – как неприятно слушать царапанье ногтей о классную доску.
– Не надо было мне это делать, Прентис.– Слова с присвистом сочились между стиснутыми зубами. Я услышал на лестнице шаги тети Тоуни.– Зря я это, Прентис. Не надо было говорить.
– Чего не надо было говорить, дядя? – спросил я, положив ладонь на дверную ручку.
– Что я тебе был ближе, чем он, что я тебя отвоевал, спас от его ереси.– Глаза на дрожащем пепельно-сером лице не двигались, взор был устремлен на меня.
Я кивнул и улыбнулся:
– Ну да.
Отворилась дверь, и я освободил проход тете Тоуни – она принесла таблетки и стакан воды.
– До завтра, Прентис,– прошептала она и погладила по руке.– Спасибо.
– Не за что, тетя Тоуни. До завтра.
Из коридора я посмотрел вниз, на ступеньки. Там стояла моя мать, у входной двери, надевала куртку. Я на секунду прислонился к затворенной двери спальни и, никуда не глядя, очень тихо сказал себе: – Понял?
Я перешел к той грани бетонного куба, что была обращена к суше, и посмотрел на угасающий закат, и попытался угадать, что почувствую, когда встречу Льюиса и Верити. Мы не виделись с той новогодней ночи, когда я набедокурил. Но как ни копался в душе, я не обнаружил страха или ревности. Даже хотелось увидеть их поскорее. Должно быть, холод, поселившийся несколько лет назад во мне, добрался и до моих чувств к Верити. Ревнивая страсть растворялась, как тучи над головой.
Подмывало лихо спрыгнуть на землю, но я решил не искушать судьбу. А то разве мало трагедий в нашей семье? Поэтому я спустился, прошел до конца изогнутого пляжа и травянистым берегом ручья направился к Галланаху.
…Он рассказывал нам и о флоре этих островов – почему широкие болота между дюнами и пахотными землями так богаты прекрасными цветами. Оказывается, здесь кислый торф смешивается с щелочным песком и образуется благоприятная для растений нейтральная почва. И названия этих трав звучали чарующе, как молитва: морской фенхель, мшанка лежачая, торичник красный, дубник осенний, лен слабительный, язвенник обыкновенный, вероника дубровная, лебеда копьелистная, асплениум северный, очанка лекарственная.
От папы мы узнали о народах, которым Шотландия давала пищу и кров. Восемь или девять тысяч лет назад здесь жили племена охотников и собирателей, временами они кочевали по лесу, который покрывал всю эту землю, временами жили у моря, и теперь только груды ракушек напоминают об их стойбищах. Затем появились земледельцы, они начали выжигать лес. Люди неолита построили обсерваторию на Маэс-Хоув еще до того, как в Египте придумали воздвигать пирамиды, и на острове Льюис круг из стоячих камней появился задолго до Стоунхенджа.
Потом приходили люди бронзового и железного веков, викинги и пикты, римляне и кельты, скотты, англы и саксы; все они нашли дорогу в этот глухой уголок Северной Европы и оставили здесь следы: безлесые склоны холмов, дороги, ограды из плитняка, пирамиды из камней, крепости, могильники, истуканы, фермы, дома, церкви, нефтеперегонные заводы, атомные электростанции, а также ракетные полигоны.
Отец сочинял рассказы о тайных горах, о лесе, утонувшем в песке, о потоке, который превратился в дерево, о торфе-зомби, о каменных бурильщиках. Иногда место действия или тема рассказа как-то соотносились с действительностью. Прообраз тайных гор – настоящий холм, на нем растет цветок, которого больше нигде в мире не сыщешь. Известно, что ураганные ветра загоняли целые гряды дюн в глубь острова, песок засыпал леса и даже деревни. Торф, можно сказать, «бессмертен» – кислые минералы из окружающих скал, холодный атлантический воздух и вечный дождь не дают отмершим деревьям разлагаться.