Воронья дорога
Шрифт:
Игру «Река» придумал папа. Для нас с Льюисом придумал. Сначала начертил все необходимое в большом альбоме для рисования, разработал правила. Отшлифовав задумку, на огромном листе белого картона нарисовал игровое поле, раскрасил, побрызгал лаком и окаймил черной лентой. Купил несколько разных пачек «Лего-техник» и сделал корабли, а также грузы, которые якобы этими кораблями перевозятся. Правила были отпечатаны на машинке, фишками служили обычные игральные карты с новыми этикетками, наклеенными на рубашки. Все это досталось нам с Льюисом в качестве подарка, одного на двоих, на Рождество 1981 года. Джеймс был тогда еще слишком маленький, он мог только грызть пластмассовые кораблики и плеваться крошками на «грузы».
Льюис, клянчивший новый плеер и телик в свою комнату, поблагодарил отца без восторга, только из вежливости. Я тогда праздновал геройскую победу – уломал-таки папу и в доме появился компьютер,– и атаки имперских ходунов на повстанческие снежные окопы не позволяли мне уделить должное внимание дилетантски разрисованному картону, горстке примитивных немеханизированных фигурок, колоде испорченных карт и листам, здорово смахивающим на экзаменационные билеты. «Да, пап, класс! У тебя нет еще батарейки «пэ-пэ-девять» для моей машинки? Которая из твоего калькулятора, уже сдохла».
Но позднее я снизошел до «Реки».
Это была экономическая игра. Папе не нравилось наше чрезмерное увлечение военной тематикой: «солдатики», беготня с друзьями по лесу, рукопашные схватки на игрушках и подушках, компьютерное стрелялово-рубилово. Уж лучше капитализм, чем милитаризм, решил он и придумал «Реку». И сказал нам, что создаст более правильный вариант, когда будет свободное время. Но сначала посмотрит, как нам понравится «Река».
У игрока два-три корабля, их надо провести из порта на одном краю поля в порт на другом. Путь лежит через большое озеро, усеянное островами, либо по сети рек и каналов. Во втором порту надо взять груз и плыть назад. Доставленный в «родной» порт груз уже имеет цену, и на выручку можно купить новые корабли, с разной быстроходностью и грузоподъемностью. Маршрутов предлагается полдесятка, и чем короче путь, тем он опаснее. Водовороты, рифы, камнепады с крутых берегов, песчаные косы с постоянно меняющимися очертаниями и тому подобное. Погода тоже меняется через каждые несколько ходов, и от этого сильно зависит стоимость перевозимого игроком товара. А также от того, что перевозят его противники, и от того, есть ли буква «р» в названии месяца, и от других условий – всего не упомню.
В целом игра была довольно забавная, средней увлекательности, требовала поровну умения и везения, и мы с Льюисом постепенно втянули в нее несколько друзей. Но, сказать по правде, она сделалась куда интереснее, когда Льюис (с моей помощью) ввел дополнительные правила, позволявшие строить… боевые корабли!
Мы играли несколько недель, пока наконец папа в один дождливый майский день не застал нас в оранжерее и не осведомился, почему это суда с пестрыми товарными фишками держатся кучками во вполне безопасных местах да еще окружены обломками.
Опаньки!
Мы переименовали игру в «Черную реку». Папа не пришел в восторг. Он обдумывал новый, улучшенный вариант, чтобы можно было за деньги строить железные дороги – кладешь рельсы, возводишь мосты, пробиваешь туннели, воюешь с камнепадами, болотами и несговорчивыми землевладельцами. И тот, кто первым проложит свой путь, и есть победитель. Но у папы руки опустились, когда он застал нас в разгар свирепого морского побоища на любовно разрисованном им картоне. Впрочем, игру он не отобрал. Кажется, какое-то время отец обдумывал новый вариант, начисто исключающий военные действия, но тот остался на стадии проектирования, так и не увидел света божьего.
Я перестал копать, стер пот со лба футболкой, что до этого лежала на земле в изголовье могилы. Оперся на заступ, глянул на храпящего Джимми Террока. Льюис тоже пошабашил. Он тяжело дышал.
– А мы его так разочаровали,– сказал я. Льюис пожал плечами, достал из заднего кармана брюк носовой платок, вытер лицо.
– Да ладно, Прентис. Мы ж мальчишки были, взятки гладки. Папа это понимал.
– Да, но он от нас ждал чего-то большего.
– Отцы всегда ждут чего-то большего от своих детей, это традиция. А мы не такими уж и плохими выросли.
– Мы оба его разочаровали, когда в университете учились.– Я уже передал Льюису через мать, что в провале грядущих выпускных экзаменов не сомневаюсь.
– Ну, для начала, он про твои дела не знал,– соскреб Льюис грязь со штыка лопаты.– И он был умный человек, понимал: диплом – не самое главное в жизни. Мы с тобой не в тюряге с ворами и наркоманами и не в рядах юных тори.– Он комично подвигал бровями.– И это само по себе немалое достижение.
– М-да, пожалуй.—Я снова принялся копать.
Зря Льюис про тюрьму упомянул – я ведь ему не сообщил, что меня прищучили за кражу в магазине. Сидеть я, правда, не собирался, но зачем сыпать соль на раны, пусть даже не подозревая о том?
Льюис тоже вонзил заступ в землю.
– Могло быть и хуже,– задумчиво сказал он.
– Но могло быть и лучше.– Я энергично выбрасывал землю из ямы.
Какое-то время Льюис молчал, затем тихо произнес:
– Лучше чем… вчера? – Он намекал на то, как мы вчера покатывались со смеху.
Я рассмеялся, хотя кладбищенская обстановка не располагала. Как не располагало и самочувствие: трещала башка и на сердце скребли кошки.
– Заткнись, пожалуйста.
Льюис заткнулся. Я перепилил садовой ножовкой очередной корень и снова взялся за лопату, смаргивая с глаз пот и отгоняя мух.
Потом сделали перерыв, чтобы освежиться «Айрн-Брю» и посидеть, болтая ногами, на краю могилы. А Джимми Террок знай себе посапывал блаженно по ту сторону ямы.
Я надолго присосался к бутылке и вручил ее Льюису. Он допил, состроил рожу, заглянул в горлышко.
– Наконец-то понял, что мне эта хреновина напоминает.– Он звучно рыгнул.
Я решил не отставать и потревожил несколько сонных ворон на ближайшем дереве. Даже старина Террок пошевелился.
– Ну, и что?
– Жевательную резинку.– Льюис навинтил колпачок и запустил бутылкой в муниципального могильщика, но промахнулся.
Я с глубокомысленным видом кивнул:
– Действительно, определенное сходство наблюдается…
Мы посидели помолчали. Я посмотрел на веснушчатую физиономию Джимми Террока, на его разинутый рот и рыжие патлы. Изо рта вырывался храп – как будто там кто-то не оставлял надежды завести раздолбанную бензопилу. Я послушал, полюбовался на парочку мух, совершавших замысловатые пируэты возле его рта, как будто каждая подбивала подружку «на слабо» начать разведку в этой заманчивой пещере. Но вскоре мухи сдались и занялись изучением сильно пересеченной местности: клетчатой рубашки Джимми. У меня болела голова. Да если на то пошло, у меня почти все болело. Впрочем, это были членовредительские раны.