Воронья Кость
Шрифт:
Это были не конные воины, они лишь прискакали верхом, а теперь спешились и выстроились в длинную плотную линию из щитов, шлемов и копий. Их предводитель сидел верхом на низкорослой лошади, облачённый в длинную кольчугу с разрезом для верховой езды, её полы свисали, покрывая бёдра всадника. Если бы он спешился, то кольчуга достигала бы лодыжек.
Шлем украшали бронзовые вставки, на гребне фигурка кабана, с обода шлема свисала кольчужная подвеска, так что были видны лишь его глаза, будто собака выглядывала из конуры. Он выехал чуть вперед и снял шлем, открыв раскрасневшееся лицо. Черные волосы, собранные на затылке, развевались по ветру, а гладко выбритый подбородок обрамляли длинные усы. Чуть позади, верхом на собственной лошади, выглядывал мальчик, с любопытством и отвагой во взгляде.
— Я смотрю, к берегу прибило ещё обломков? — произнёс незнакомец по-норвежски с сильным акцентом, подёргивая уздечку, так что изо рта его лошадки показалась пена. Восемьдесят человек, подсчитал Воронья Кость и почувствовал, как его люди чуть зашевелились, пусть они не могли пересчитать врагов по пальцам, но понимали, что противник численно превосходит их.
Язык Вороньей Кости словно задеревенел, но он приложил все усилия, чтобы вести себя легко и непринужденно, словно он развалился возле собственного очага и обнимал одной рукой женщину, а во второй держал рог с элем.
— Ты нашёл какие-то обломки? — спросил он, на что всадник слегка нахмурился и выругался, когда его пони попытался повернуться кругом.
— Да, — ответил он и взмахнул рукой. Вперёд вышли воины, они тащили обмякшее тело и уложили его рядом с лошадкой, которая зафыркала и забила копытом, почуяв запах смерти.
— Одним налётчиком из Дюффлина меньше, — оскалился всадник и Воронья Кость шагнул вперёд. Это оказался Кари, распухший от воды, его покалеченная рука всё ещё была перевязана поясом, которым он подпоясывал рубаху. Побратимы застонали, когда увидели его, потому что судьба кнорра теперь стала ясна.
— Во имя всех богов Ирландии, — проревел голос, из-за чего все головы обернулись. Мурроу шагнул вперёд, сжимая в руках огромный бородатый топор. — Ты только что обозвал меня налётчиком из Дюффлина? Да кто ты такой, что рискнул оскорбить этим одного из Уи Нейллов?
Воронья Кость вспыхнул от гнева, что кто-то посмел перебить его без разрешения, а ещё он заметил, что всадник вздёрнул голову, его брови поднялись ещё выше, чем раньше. Затем Мурроу заговорил по-ирландски, он рычал, выплёвывая гневные слова, словно дракон пламя. Всадника смутился и покраснел ещё больше, он плотно сжал губы, которые стали похожими на тонкие нити.
— Твой хёвдинг напомнил мне о манерах, — произнёс он резко, болезненно сморщившись. — Конгалах мак Фланн, мак Конгалайг, мак Дуин, мак Кернайг. Я служу королю Южной Бреги, его имя — Гилла Мо Хонна мак Фогартах, мак Киамрак.
Он умолк и указал на мальчика позади себя, тот пнул лошадь пятками, чтобы она подалась вперёд, а затем встал на стременах и заявил звонким мальчишеским голосом, что он Маэлан мак Конгалах, мак Фланн и так далее.
Воронья Кость ничего не понял, кроме того, что ирландцы пересказывают свою родословную, а эти двое — отец и сын. Эти громкие имена обычно ничего не значили, ведь любой ирландский голодранец так же горд, как король, пусть даже ему нечем прикрыть задницу, и каждый из них богат именами за неимением другого. Он не представлял, кто такой Гилла Мо, но не показал вида, потому что знал, как должен вести себя принц. Князь Владимир научил его.
— Олаф Трюггвасон, из рода Инглингов, потомок Харальда Прекрасноволосого, короля Норвегии, принц по праву рождения, — объявил он. — И я не друг норвежцам из Дюффлина.
— Мой земляк, Мурроу мак Маэл так и сказал, — ответил Конгалах. — Вы из Обетного Братства ярла Орма, прозванного Убийцей Белого Медведя.
Воронья Кость прищурился и одарил Мурроу пристальным взглядом, задаваясь вопросом, что ещё успел разболтать ирландец, но получил в ответ лишь широкую улыбку. Стоящий за ним Кэтилмунд хрюкнул, будто получил пинок под зад.
— Проклятье, — пробормотал он. — А вот сейчас нам точно не поздоровится, они нас узнали.
Воронья Кость просто наклонил голову, а всадник хлопнул по уху трясущего головой пони.
— Я слышал об Обетном Братстве, — хмурясь, заявил Конгалах. — Говорят, они язычники.
— Большинство побратимов крещены, — возразил Воронья Кость, и это не было ложью, потому что однажды так и произошло; Воронья Кость слышал рассказы Финна об этом. — А сам я недавно посетил часовню Святого Ниниана в Хвитранне.
И хотя всё закончилось горой мертвых тел, и семья наверняка оплакивала лорда Галгеддила, — в этом не было большой лжи, подумал Воронья Кость, спиной чувствуя жгучие мрачные взгляды непримиримых язычников — Онунда, Кэтилмунда и остальных. Хотел бы он, чтобы те держали язык за зубами.
Конгалах улыбнулся.
— Тогда добро пожаловать на земли Уи Нейллов. — сказал он.
— Да благословит Господь Уи Нейллов, — добавил радостно Мурроу и перекрестился, коснувшись груди, где рубаха надёжно скрывала молота Тора.
— Аминь, — не моргнув глазом солгал Воронья Кость.
Команда королевы Ведьмы
— Я считал вас христианами, — произнёс аббат, и Гудрёд согласился с ним, изобразив лёгкий ироничный поклон, его тень отражалась на каменных стенах, и подрагивая, замерцала из-за сквозняка, что заставил задрожать пламя светильников на рыбьем жире.
— Я такой же христианин, как и ты, — ответил он, и гнев, с которым это было сказано, не укрылся от аббата, который в страхе запер дверь монастыря, как только появился их корабль. Хотя корабль выглядел вполне мирно, так как они сняли носовую фигуру в знак христианской добродетели. Дверь на некоторое время открылась, а потом её затворили и заперли, только потому, что аббат был из франков с востока, а там никому нельзя доверять.
Пришлось отправить Ода позабавиться с монахами, оказавшимися за стенами монастыря, они молились, забившись в похожих на ульи хижинах, чтобы ворота снова отворились; к тому времени Гудрёд насквозь промок под дождем и был зол хуже мокрой кошки. Он помахал перед носом аббата исписанным пергаментом и потребовал, чтобы тот прочитал это послание на понятном языке, но тот лишь продолжал бормотать франкские молитвы. Эрлинг нисколько не удивился тому, что очень скоро аббат оказался подвешен за лодыжки над алтарём, но его поразила покорная решимость остальных монахов, которые просто встали на колени и принялись молиться. Один или двое поднялись, выкрикнув: "Святой Блайтмак!", а затем снова погрузились в молитву.