Воровка. Игра обстоятельств
Шрифт:
Четверо стражников у ворот встретили нас более чем равнодушно: не подошли, не спросили ни документов, ни платы за проход. Скорее всего, еще издалека определили по нашему виду, что денег в карманах точно не водится, а в остальном мы им были просто неинтересны. Сторожить — это же невыносимо скучно: стой себе целые сутки на посту, под дождем и на солнцепеке, трави байки да кури самокрутки. Вот и вся радость. Если у прохожего нет монет, тогда и говорить с ним не о чем. А выгонять откровенно лень. Чего ради стараться? Особенно если брюхо у стражника через ремень вываливается, грозя опрокинуть обладателя этой ноши носом вниз, побегаешь тут, поскандалишь… Двинуться лишний раз и то неохота.
В
Глядя на почти забытую атмосферу уюта и покоя, я впервые за долгое время почувствовала некоторое облегчение на душе, словно задышала чистым воздухом. В глазах же Осанны, напротив, читалось беспокойство. Подруга явно нервничала, но упорно тянула меня за руку, хотя я уже давно перестала сопротивляться и спокойно шла рядом.
— Почему ты нервничаешь? — недоуменно спросила я Осанну. — По-моему, здесь все вполне благополучно. Ужас, разрушивший деревни, прошел стороной и не тронул город.
— Может быть, прошел, а может еще не дошел, — мрачно отозвалась подруга. — Только мне здесь все равно не нравится! Вокруг слишком хорошо и спокойно, а значит, подозрительно. Но мои умозаключения ни в коем случае не должны помешать нам спокойно и, главное, сытно поесть. А то от твоих ягод и травок мы скоро ноги протянем!
— А еще сможем вымыться и выспаться наконец нормально! — поддержала я Осанну.
Не знаю как ей, но лично для меня проблема гигиены стояла сейчас на самом первом месте.
Вскоре нам попалась на глаза вывеска трактира, и несколько мгновений спустя мы вошли в помещение, наполненное теплом жарко натопленного очага, запахом хмельного пива и ароматами разнообразной еды. У меня с порога закружилась голова, да так, что я с трудом дотащилась до ближайшего свободного столика.
— Нищим не подаем! — Возле нас моментально нарисовался трактирщик, на удивление тощий дядька с пышными усами, в засаленном фартуке.
— Ешьте больше, добрее станете, — мрачно посоветовала я.
— Нам жареного мяса и хорошего пива. Много! — буркнула подруга, выбрасывая из кармана на щербатый стол пару золотых. Потом привстала и схватила дядьку за расстегнутый ворот рубахи. — И быстро! А то я ждать не люблю!
Трактирщик сцапал монеты, не побрезговал попробовать на зуб, затем согласно кивнул и растворился, будто его и не было. А я пораженно уставилась на Осанну, словно видела впервые.
Подобный командный тон никак не вязался с ее внешностью и рассказами о том, что подруга никогда прежде не бывала в городе. К тому же взгляд, которым она наградила трактирщика, меня откровенно насторожил. Была в нем какая-то властность, даже пугающая холодность. Но, с другой стороны, не нагруби Осанна трактирщику, тот без колебаний выгнал бы нас. А еще любопытно, откуда у подруги золото? Вполне возможно, взяла в своей деревне, все равно там оно больше никому не нужно. Но все же было в ее поведении что-то странное, настораживающее и пугающее одновременно. Я бы даже сказала, чужое.
К счастью, наш заказ принесли довольно быстро. Вдохнув аромат исходящего паром жаркого, я едва не застонала от удовольствия и разом выкинула все подозрения из головы. Схватив кривую вилку, вонзила ее в мясо, вот только отведать его не успела.
Внезапно послышался странный гул, заставивший всех посетителей трактира оторваться от еды, а наиболее любопытных вскочить с мест и прильнуть к окнам. Неожиданное явление не заставило себя долго ждать: через несколько мгновений гул перерос в печально знакомое жужжание, от которого в трактире задрожали стекла и дощатый пол, а с неба на городские улицы обрушилась целая завеса мух, сея панику и ужас.
ГЛАВА 4
Страшен облик истины и ужасна правда.
В сердце острым лезвием проникает боль.
Все вокруг немыслимо, зло и беспощадно.
Не могу поверить в то, что мой мир такой!
Словно в кошмарном сне я наблюдала за гибелью ни в чем не повинных горожан, а также за разрушением еще мгновение назад бывшего мирным города. Для мух не существовало никаких препятствий: окна и двери домов не могли противостоять их натиску. Что уж говорить о людях! Насекомые облепляли несчастных в считаные секунды, превращая их в живые коконы, а затем словно растворялись в телах своих жертв. Люди переставали кричать, становились медлительными и равнодушными, никак не реагируя на внешний хаос. Постепенно крики несчастных стихали, уступая место глухому монотонному жужжанию.
В то время, когда мы только входили в городские ворота, на улице стоял пасмурный день. Теперь же, с пришествием насекомых, на город опустилась чернота: непроглядная, мельтешащая перед глазами, живая и смертельная.
Разумеется, ужас не обошел стороной и наш трактир: мухи влетели в окна, дымоход и двери, заполонив собой все пространство. Дышать было попросту нечем, поскольку воздух кишел насекомыми. Спастись же от гибели не было абсолютно никаких шансов. Ни у кого.
От испуга я впала в оцепенение и лишь широко раскрытыми от ужаса глазами следила за творившимся вокруг беспорядком, совершено забыв о том, что нужно бежать и прятаться, спасая свою жизнь. Впрочем, последнее не имело абсолютно никакого смысла. Мухи проникали везде: находили свои жертвы под стоками и лавками, летели вдогонку на улицу. Когда насекомые замелькали прямо перед моим лицом, отрезав меня кишащей массой от всех остальных, я лишь обреченно закрыла глаза, чтобы не видеть собственную смерть.
В это последнее мгновение в памяти возникли лица родных. Талейн, Салем, отец, Зарайна, Дейн, даже маленький Тимошка — мысленно я попрощалась со всеми, сквозь горечь сожаления и боль утраты посылая им всеобъемлющее, светлое, горячее, сильное чувство, способное преодолеть любые времена и расстояния — свою Любовь. Любовь и просьбу о прощении за то, что больше не смогу быть рядом с ними.
Несмотря на обилие мух, у меня словно открылось второе дыхание, а на душе стало легко и спокойно. Захотелось даже улыбнуться. И я не стала противиться этому желанию. Смерть с улыбкой на губах — что может быть лучше! И пусть уши закладывает от непрерывного жужжания, а по лицу маршируют тысячи противных лапок.
Не знаю, сколько прошло времени, но гул внезапно стих, уступив место звенящей тишине. Решив, что с моим бренным телом покончено и я уже пребываю в бесплотном состоянии, я раскрыла глаза. Интересно, если я вся такая бесплотная, то зачем и почему чешется нос?
Увы, беглый осмотр выявил, что я по-прежнему нахожусь во плоти, причем на удивление невредимой, а вот со всеми остальными все действительно покончено.
Насекомые рассеялись, словно их никогда и не было, оглушающие крики, полные боли и ужаса, стихли, а люди вокруг перестали быть людьми. Только перевернутая мебель, рассыпанные продукты, осколки посуды да выбитые окна свидетельствовали о недавнем кошмаре. Причем жертвы насекомых вели себя по-прежнему, подобно нормальным людям: поднимали столы и лавки, сметали осколки и мусор. Вот только еда теперь больше никому не была нужна.