Воровская честь
Шрифт:
Его палец пробежал по ложбинке на её шее.
— Когда ты должна вернуться? — спросил он чуть ли не шёпотом.
— За минуту до посла.
— И когда должен вернуться он?
— Его самолёт прилетает из Женевы в 11.20. Так что к двенадцати мне надо сидеть за своим столом.
— Тогда мы можем заняться любовью ещё один раз, — сказал он и приложил палец к её губам.
Она слегка прикусила его палец.
— Ой! — притворно воскликнул он.
— Только один раз? — отозвалась она.
Дебби впустила заместителя посла в кабинет Кавалли в двадцать минут первого.
— Как я сказал вчера, — начал Кавалли, — мы теперь располагаем документом, который вам нужен. И поэтому готовы обменять его на ранее согласованную сумму.
— Ах да, девяносто миллионов долларов, — сказал араб, складывая кончики пальцев под подбородком и обдумывая своё следующее заявление. — Расчёт после доставки, если я правильно помню.
— Вы правильно помните, — сказал Кавалли. — Поэтому все, что нам надо знать теперь, это где и когда.
— Мы требуем, чтобы документ был доставлен в Женеву к двенадцати часам следующего вторника. Получателем будет мсье Пьер Дюмо из банка «Дюмо и К°».
— Но у меня остаётся всего шесть дней, чтобы найти безопасный маршрут вывоза из страны и…
— Ваш Бог создал мир за это время, если я правильно помню, — с иронией заметил Аль-Обайди.
— Декларация будет в Женеве во вторник к полудню, — сказал Кавалли.
— Хорошо, — ответил Аль-Обайди. — И если мсье Дюмо убедится, что документ подлинный, он переведёт девяносто миллионов в любой банк мира по вашему выбору, для чего ему даны соответствующие указания. Если же вы не сможете доставить документ или он окажется фальшивым, мы теряем десять миллионов долларов и остаёмся ни с чем, если не считать трехминутного фильма, снятого всемирно известным режиссёром. В этом случае директору ФБР и комиссару налоговой службы будут направлены пакеты, аналогичные этому.
Аль-Обайди вытащил из внутреннего кармана толстый пакет и бросил на стол. Выражение на лице Кавалли не изменилось, когда заместитель посла встал, откланялся и вышел из кабинета, не сказав ни слова больше.
Кавалли не сомневался, что сейчас он узнает, что означали слова «среди прочего».
Он вскрыл конверт, и из него на стол посыпались десятки фотографий и документы с приложенными к ним серийными номерами банкнот. На одних фотографиях он беседовал с Алом Калабрезе на мостовой перед кафе «Националь», на других был снят с Джино Сартори в центре Фридом-плаза, на третьих — с режиссёром, сидящим на съёмочной тележке, во время их разговора с бывшим начальником окружного управления полиции. Аль-Обайди даже исхитрился сфотографировать Рекса Баттеруорта перед входом в отель «Уиллард» и актёра с лысой головой, сидящего в третьей машине, и позднее, когда тот садится в лимузин на транспортной площадке возле архива.
Кавалли забарабанил пальцами по столу. Только сейчас он понял, что не давало ему покоя все эти дни. Это был Аль-Обайди, кого он видел в толпе накануне днём. Он недооценил иракца. Наверное, пришло время связаться с их человеком в Ливане и проинформировать его о счёте в швейцарском банке, который он открыл на имя заместителя посла.
Нет. С этим придётся подождать, пока не будут выплачены девяносто миллионов.
— Что мне делать, Симон, если он предложит мне работу?
Скотт заколебался. Он не имел представления, чего захотели бы от неё в МОССАДе. Ему лишь точно было известно, чего хотел от неё он. Обращаться с этим вопросом к Декстеру Хатчинзу в Виргинию было бесполезно, потому что они не задумываясь прикажут продолжать использовать Ханну в своих собственных целях.
Ханна посмотрела в угол квартиры, который он насмешливо называл кухней.
— Возможно, ты смог бы запросить у полковника Краца, что мне делать, — предложила она, не дождавшись его ответа. — Объясни ему, что посол хочет, чтобы я заняла место Муны, и что при этом возникает другая проблема.
— Что за проблема? — спросил Скотт с беспокойством.
— Срок пребывания посла на этом посту истекает в начале следующего месяца. Ему вполне могут предложить остаться в Париже, но главный администратор говорит всем, что его собираются отозвать в Багдад и повысить до заместителя министра иностранных дел.
Скотт по-прежнему не высказывал своего мнения.
— В чем дело, Симон? Ты не способен принимать решения в такое время по утрам? — Скотт продолжал молчать. — В постели ты был разговорчивей, — съязвила она.
Скотт решил, что больше не будет тянуть ни минуты и расскажет ей обо всем. Он вышел из кухни, обнял её и погладил по голове.
— Ханна, мне надо… — Его прервал звонок телефона, и он бросился к трубке.
Послушав несколько секунд Декстера Хатчинза, он сказал:
— Да, конечно. Я позвоню, как только у меня будет время обдумать это.
«Что он там делает посреди ночи?» — удивлённо подумал Скотт, опуская трубку.
— Ещё одна милая, милый? — с улыбкой спросила Ханна.
— Мои издатели хотят знать, когда я закончу свою рукопись. Сроки уже прошли.
— И что ты им скажешь?
— Что я сейчас занят другим.
— Только сейчас? — сказала она, нажимая пальцем ему на нос.
— Ну может быть, постоянно, — признался он. Она нежно поцеловала его в щеку и прошептала:
— Я должна возвращаться в посольство, Симон. Не провожай меня, это слишком рискованно.
Он задержал её в своих объятиях и хотел было запротестовать, но ограничился вопросом:
— Когда я увижу тебя в следующий раз?
— Как только жене посла захочется поплавать, — сказала Ханна и оторвалась от него. — Я же буду ей напоминать, как это хорошо для фигуры и что ей, возможно, следует больше упражняться. — Она засмеялась и ушла, не сказав больше ни слова.
Скотт стоял у окна и ждал, что она появится из подъезда. Его бесило, что он не может просто взять и позвонить, написать или встретиться с ней, когда ему хочется. Ему хотелось посылать ей цветы, письма, открытки и записки, чтобы она знала, как сильно он любит её.