Воровская правда
Шрифт:
Именно таким избранным ощущал себя Орех.
Он считал себя отменным смотрящим: за время его правления в зоне редко случались стычки между заключенными. Он наводил надежные каналы на волю, по которым бесперебойно поступал грев. По его указанию за колючку с воли переправлялась даже водка и дурь. Он находил общий язык с Беспалым и даже ухитрился добиться того, чтобы в пайку добавляли куски мяса.
Среди блатных Орех числился в правильных ворах, и многие знали, что он во благо воровскому закону частенько поступался собственными интересами. Но вместе с тем у Ореха не было сомнений, что если бы однажды воры узнали, что в отчетах начальника колонии он числится
В этот раз Орех сел по решению сходняка: законники поставили перед ним задачу — превратить сучью зону Беспалого в воровскую. Он едва ли не расхохотался на сходе, подумав, с каким лицом будет рассказывать об этом своему давнему приятелю. Улыбку, промелькнувшую на его лице, люди восприняли за готовность подчиниться решению схода. Попав в очередной раз в Печорскую колонию, Орех тотчас поведал о своем задании Беспалому. Барин сначала неопределенно хмыкнул, а потом, подумав, сказал:
— Ну а вот этому не бывать. Впрочем, я не исключаю, что могут найтись такие дурни, которые захотят однажды ночью перерезать весь актив, а самого меня положить под штабеля дров.
— Надеюсь, этого не случится, пока я здесь смотрящий.
— Очень надеюсь, — кивнул Александр Беспалый.
Времена менялись, и теперь блатные не были столь строги к своим смотрящим. Ни у кого не вызывало удивления, что начальник колонии за руку здоровается с вором в законе и оказывает ему уважение, приглашая в свой кабинет. Частенько начальник колонии обращался к смотрящему за помощью, чтобы тот помог навести на зоне порядок. А если вор в законе заходил в кабинет кума или барина, то это не считалось чем-то необыкновенным: он мог заявиться и для того, чтобы попытаться облегчить участь кого-то из осужденных, да и потом, спрашивать с вора в законе мог только сход.
В этот раз Беспалый, против своего обыкновения, отправил за Орехом дежурного офицера. Так он поступал только в исключительных случаях, и Михаил по рангу посыльного сразу понял, что разговор будет серьезным.
Старший лейтенант Кузькин был молод до неприличия. Только в прошлом году ему понадобилась бритва, а щеки его полыхали спелым красным наливом и напоминали зрелое яблоко. На службу в колонию он попал сразу после окончания института физкультуры, он больше был готов к тому, чтобы поднимать тяжести, чем заниматься воспитательной работой среди осужденных. Еще совсем недавно он видел себя победителем на международных турнирах и не представлял жизни без сборов и ежедневных тренировок. Но на последнем курсе института он завел амур с дочкой главного тренера сборной Москвы и на родительской даче сумел избавить ее от девичьей чести. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Кузькина изгнали из сборной и в качестве наказания отправили служить в одну из отдаленных колоний. Но даже здесь он не терял формы и постоянно изматывал себя штангой, будто готовился штурмовать олимпийские вершины. По колонии он ходил не спеша, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Зэки в его присутствии передвигались бочком, опасаясь, что тяжелоатлет случайно заденет их литым плечом. Сам Кузькин не мог дождаться окончания службы и принародно объявил, что в последний день непременно расстреляет свою фуражку из табельного оружия.
Заключенные относились к нему настороженно: у каждого на памяти был недавний случай, когда он сумел усмирить толпу разодравшихся зэков. Кузькин, подобно тарану, ворвался в самую гущу дерущихся и несколькими взмахами кулаков раздробил с пяток челюстей.
Орех жил в дальнем углу барака, в маленькой уютной комнатенке, которую он любовно называл каптеркой. Его биндюга имела даже отдельный вход, а стерильную чистоту в ней поддерживали парочка шнырей, да еще захаживал смазливый педераст Антон, которого все без исключения называли Аннушкой. Он был толстым до безобразия, с гладкой бабьей кожей. Ни для кого не было секретом, что смотрящему он был вроде жены, за что дополнительно получал кое-что из жратвы.
На зоне Аннушка поживал лучше, чем иной трудолюбивый мужик, а сэкономленные жиры менял на конфеты и сдобы. До этого он тянул срок в соседней колонии, но его любвеобильность стала поводом для ссоры между двумя авторитетами, в результате которой один из них был ранен ножом в живот и тихо скончался в тюремном лазарете.
Аннушка, освобожденный от многих повинностей, дежурил перед биндюгой Ореха и напоминал строгого швейцара при входе в дорогой ресторан. Зэки частенько подкармливали его сладостями, чтобы он заступился за них перед смотрящим.
Заметив Кузькина, Аннушка уважительно привстал и так ласково улыбнулся, как будто он с гражданином начальником провел не одну сладостную ночку. Его огромное, разбухшее на сытых хлебах тело задрожало от возбуждения.
— Вы бы, гражданин начальник, заходили к нам почаще, а то вас скорее можно встретить в обнимку со штангой… чем в приличном обществе. Устаете, наверно, а ведь изможденному телу разрядка нужна, — многообещающе пропел он.
Кузькин едва глянул на Аннушку, и тот, заметив недобрый взгляд, поспешно отступил в сторону.
Орех к визиту начальства отнесся снисходительно, безо всякого пиетета. Спокойно выслушал сообщение о том, что подполковник Беспалый хочет его видеть, а потом безрадостно объявил:
— Буду!
Кузькин был наслышан об Орехе. Если бы смотрящий сообщил о том, что не желает видеть начальника колонии и хочет, чтобы Беспалый лично явился к его милости, то старший лейтенант воспринял бы и эти слова как должное. Год, проведенный на службе в колонии, закалил его настолько крепко, что даже содомитскую любовь зэков он воспринимал как одно из проявлений нормальных человеческих отношений.
У Беспалого имелась одна особенная черта: он никогда не заводил разговор сразу, а поначалу долго рассматривал своего собеседника. Орех хорошо знал это и настроился не тяготиться нависшим молчанием: за время своих отсидок он успел убедиться в том, что каждый опер обладает какими-то странностями, и если невозможно посмеяться над чудачествами в открытую, то следует хотя бы относиться к ним с пониманием. Однако в этот раз Беспалый повел себя иначе.
Едва Орех шагнул через порог, Беспалый произнес:
— Ну, голуба, твоему царствованию у нас, кажется, пришел конец.
— А в чем дело? — насторожился Орех.
— В нашу зону направили Варяга!
— Пахана по России? — изумился Орех. — Варяга?! Почему именно сюда? Что, мало зон, что ли?
— Именно этот вопрос задал и я. Одна из причин кроется в том, что Варяга не желает принимать ни одна тюрьма в Московской области. Если его привезут в изолятор, то зэки просто выйдут из повиновения. А иметь взбудораженных зэков в столице — это все равно, что сидеть на ящике с динамитом. Конечно, наше начальство могло годами возить его по пересылкам, но это тоже чревато — неизвестно, до чего он может договориться с другими арестантами. Самое лучшее — это запихнуть его куда-нибудь в глубинку, где он не очень-то известен. Скорее всего поэтому и была выбрана моя колония. Образцовая!