Воровский
Шрифт:
Однажды вечером, когда медно-красное солнце садилось далеко в горах, Вацлав Вацлавович сидел дома, занимаясь с Ниной шведским языком.
Пришел Ганецкий с письмом от Ленина, скрывавшегося тогда в Финляндии. Владимир Ильич интересовался «Бюллетенем»: «Сколько №№ издано и на каких языках? Имел ли Гильбо [30] все №№? Доставляется ли бюллетень в Америку, северную и южную? Пишите обо всем подробнее» [31] .
Далее Ленин писал, что «было бы прямо преступно откладывать теперь созыв конференции левых». Воровский улыбнулся и произнес про себя: «На сей
30
Анри Гильбо — французский коммунист. В те дни находился в Женеве, где переводил «Бюллетень «Правды» на французский язык. — Н. П.
31
«Ленинский сборник» XIII, стр. 276.
Конференция «левых» началась в первых числах сентября 1917 года в Стокгольме. В фешенебельном ресторане гостиницы «Регина» собрались делегаты социал-демократических партий разных стран. От большевиков России присутствовали В. В. Воровский и Н. А. Семашко.
Выступивший в порядке ведения конференции меньшевик Аксельрод потребовал, чтобы были допущены не только интернационалисты, но и «центристы» и «оборонцы».
Ему горячо возражал Воровский. Спокойно, деловито, отметая все нападки Аксельрода, Вацлав Вацлавович указывал, что делегаты-большевики будут присутствовать на совещании только с представителями таких рабочих партий, которые революционно борются в своей стране за переход государственной власти в руки пролетариата. Ибо мир возможен только тогда, когда власть окажется в руках народа.
Воровский говорил, что Временное правительство и не думает кончать войну. Ведь не кто иной, как сам Милюков, заверил страны Антанты, что Россия будет выполнять договоры батюшки-царя. Обращаясь к присутствующим, Воровский указывал на меньшевиков как на мастеров длинных речей. Он говорил, что меньшевики отводят тут всем глаза, а Керенский спокойно воюет. Меньшевики туману напускают, а в это время солдат гонят в бой.
Разобиженные меньшевики — Аксельрод и Панин — покинули конференцию, когда увидели, что их надежды не сбылись: превратить III Циммервальдскую конференцию в говорильню социал-патриотов о мире не удалось.
Несмотря на пестрый состав конференции, она все же имела положительное значение. На ней был принят «Манифест» к рабочим всего мира, в котором говорилось, что только пролетарские массы всех стран, оставшиеся верными социализму, могут положить конец братоубийственной войне. В «Манифесте» содержался призыв к пролетариату всех стран о проведении всеобщей забастовки, чтобы принудить свои правительства прекратить войну и заключить мир.
Однако Циммервальдская комиссия медлила с обнародованием этого «Манифеста», ссылаясь на то, что не все еще партии были оповещены о его содержании и от них не было получено официального согласия.
Между тем революционные события в России развертывались с необычайной быстротой. Поддержка со стороны международного пролетариата была необходима. Воровский неоднократно звонил Балабановой — секретарю Циммервальдской комиссии — и требовал как можно быстрее опубликовать обращение к рабочим всего мира.
Оно появилось в шведской газете «Политикен» лишь после того, как грянул гром Октябрьской революции. Это обращение было обнародовано также в журнале «Вестник русской революции», издававшемся с сентября 1917 года Заграничным бюро ЦК РСДРП (б) на немецком языке.
…В ночь с 7 на 8 ноября 1917 года Воровский находился в редакции газеты «Политикен». Когда он вошел в кабинет к редактору Нерману, высокому стройному человеку средних лет, по
— Ну, что повесили носы, — обратился Воровский к присутствующим, здороваясь с каждым за руку, — сейчас решается, можно сказать, судьба России, совершаются события мировой важности. А вы словно хороните кого-нибудь. Во всяком случае, из двух возможностей одна нам обеспечена: или победим, или понесем поражение…
— Неужели потерпим поражение? — допытывался нервно шагавший Ганецкий. — Столько труда положено на революцию — и вдруг провал…
— Ну, если судить по вороху бумаг, — кивнул с иронией Воровский на телеграммы буржуазных агентств, — мы, очевидно, погибли: уж очень большие армии мобилизует для Керенского буржуазия…
Только в 4 часа утра Воровский вернулся домой с ликующим лицом. Он разбудил жену:
— Вставай! Свершилась величайшая из всех революций. Мы победили!
— Ты посмотри, — говорил он с жаром, — какие события. Мы участники гигантских переворотов! Никому другому, а нам принадлежит честь заложить фундамент под будущее здание! Мой ум не в силах даже охватить всего, что мы творим. Пусть мы сейчас не достигнем того, что ставим своей задачей, не успеем достроить целиком свое здание. Хорошо уже то, что восставшие массы разрушили, выворотили с корнем из родной земли всю мерзость прошлого. К старому нет возврата. Косная спокон веков народная масса, масса рабочих, крестьян, солдат, всего трудового люда сдвинута с места. Ей дан толчок, она приведена в движение. Пусть кто-нибудь попробует ее остановить! Не выйдет! Ну, разве не радостно жить в такое время?!
Воровский выпил кофе и снова простился с женой.
— Иду к Ганецкому. Надо послать телеграмму, поздравить наших в Питере с победой. Молодцы, — добавил он уже на ходу, надвигая шляпу на высокий, открытый лоб.
Глава XII
ПЕРВЫЙ ПОСОЛ СТРАНЫ СОВЕТОВ
СТРАЖ ОКНА В ЕВРОПУ
Ранним дождливым утром 8 ноября Воровский пришел к Ганецкому. Решили немедленно установить связь с Петроградом, с В. И. Лениным. Но как? Кто примет телеграмму? Вдруг на телеграфе сидят еще старые чиновники?
Но тут Ганецкий вспомнил, что есть в Стокгольме агент Петроградского телеграфного агентства, вылощенный журналист Ликиардопуло. Не мешкая, Воровский позвонил по телефону и обратился к нему с вопросом:
— Известно ли вам, что произошло в России?
Оказалось, что Ликиардопуло хорошо осведомлен о событиях в Петрограде и пребывал в панике. Когда Воровский попросил журналиста приехать по срочному делу, тот немедленно явился и охотно взялся переслать в Россию телеграмму, которую ему вручили.
На другой день было решено, что Ганецкий должен выехать в Россию.
Ганецкий задержался на финско-шведской границе, в небольшом городке Гапаранде. Он не знал, в чьих руках русский пограничный пункт Торнео — в руках «большевиков или сторонников Керенского. Решил рискнуть: подошли к мосту через реку и попытались вызвать с противоположной стороны комиссара. На их вызов явился внушительный человек в матросской форме. Это. был комиссар — матрос Светличный. Начались осторожные переговоры. Вскоре выяснилось, что пограничный гарнизон в руках большевиков, и Ганецкий свободно покатил в Петроград.