Ворожей Горин – Зов крови
Шрифт:
Вперед вышла Пелагея. Она уже не источала флюиды ненависти и говорила вполне спокойно.
— Отец Евгений, мы чтим Канон, за его черту не заступали…
— Еще не заступали… Но лишить этого человека жизни, — и священник указал на меня, — Совет вам позволить не может.
— Мы знаем Канон, дьяк, — прорычала Радмила. — А ты знаешь, что мы имеем право забрать то, что принадлежит нам. А он, коли взялся за чужое, должен понесть за то ответ.
Радмила, кстати, выглядела куда несдержаннее своей дочери. Если не знать всех хитросплетений их семьи, можно было
— Канон — он ведь что дышло, — улыбнулся им священник, — как повернул, так и вышло, верно?
— Ты о чем? — Пелагею, судя по всему, начал раздражать этот разговор.
— Вот вам решение Совета по этому вопросу, — и священник, которого Пелагея назвала отцом Евгением, протянул ворожее какой-то свиток. Та взяла его, разорвала длинным ногтем сургучную печать с каким-то странным гербом, развернула и принялась изучать.
— Год? — она перестала сдерживать свои эмоции. — Вы даете этому олуху год?!
— Да, — кивнул священник. — По Канону вы обязаны вызвать его на дуэль, коль сила его признала.
— Не признала она его! — заверещала на священника Пелагея.
— Да неужели?! — воскликнул священник, улыбнулся сквозь свою жиденькую бородку и медленно повернулся ко мне.
— А ну-ка, Григорий, заголяй руку!
— Что? — не понял я, продолжая держать руку согнутой в локте, чтобы хоть как-то остановить сильнейшее артериальное кровотечение, которое сам же и вызвал.
— Да не бойся ты… — и священник с этими словами резко схватил меня за руку, насильно разогнул ее и разорвал у локтевого сгиба рукав там, откуда еще минуту назад во все стороны хлестала кровища. — Ну, и что вы теперь скажете?
Все посмотрели на мою окровавленную руку. Я, в принципе, очень рассчитывал именно на такой результат, но в силу врожденного скептицизма опасался, что дважды такой номер не прокатит. Ан нет, прокатило. Рука была окровавлена, но абсолютно цела, ни единого пореза или шрама на ней не оказалось.
— И тут два варианта, — пояснил отец Евгений. — Либо это божий промысел, либо юноша все же подцепил вашу заразу.
— Ничего это не значит! — попыталась огрызнуться Пелагея, но отец Евгений ее вновь перебил.
— Дамы, я уверен, что мы сегодня найдем компромисс. Ни Синод, ни Совет не желают конфронтации с ворожеями. По Канону вы действительно в своем праве, это факт. Но и Григорий Горин не виновен в том, что его выбрали в наследники силы. О вашем мире он до этого ни сном, ни духом не ведал, а стало быть, и нести ответственность за свои действия не может. Перенять его силу, читай, вернуть свое вы можете лишь двумя путями. Коли сила его признала, а мы все видели, что это так, кто-то из вас может вызвать его на честную дуэль и в споре перед богами выяснить, кому все же должна принадлежать эта самая сила. Но допустить дуэль сегодня, сейчас — значит обречь ни в чем не повинного прихожанина православной церкви на гибель, все равно что возле годовалого младенца дуэльный пистолет положить и разрешить защищаться. Отсюда и срок — год на освоение Григорием дуэльных основ и принципов самозащиты.
— То есть ты, дьяк, хочешь, чтобы мы дали этому щенку время научиться нас убивать? — перефразировала слова священника Радмила.
Отец Евгений при этом даже глазом не моргнул и сознался:
— Ну да, так все и обстоит. Парень имеет право на самозащиту, но сегодня он за себя постоять не сможет, а посему Совет постановил взять свое дитя, пусть теперь для нас и заблудшее, под свое покровительство. Его — на год, его сестру — навсегда. Как-то так. Возражения, претензии, торг?
— Полгода, — сквозь зубы прорычала Пелагея.
— Идет! — тут же согласился священник.
— Эй, — воскликнул я, — не идет! Ты вообще умеешь торговаться? У меня только что год был!
— Ты бы, Григорий, помалкивал, пока я твою задницу спасаю, — в не самой свойственной для батюшки манере прошипел мне отец Евгений, не сводя взгляда с ворожей, которые, похоже, уже локти кусали, что не выторговали еще несколько месяцев, — мы и без того на птичьих правах тут торгуемся.
— Тогда вот вам мое слово, — торжественно произнесла Пелагея, подняв свиток к потолку. — Ни я, ни кто-либо из моей семьи не тронут Григория Горина и его семью до дня летнего солнцестояния. В день, когда Земля-матушка вберет в себя всю силу лета, состоится наша с ним дуэль, ибо я вызываю тебя, ворожей Горин!
— А еще вы весь тот бедлам, что в жизни Григория устроили, исправите, — поставил условие священник.
— Беру на себя, — согласилась Пелагея. — Еще что-то?
— Нет, у нас все. Скажи им «Я принимаю вызов», — сквозь зубы процедил мне священник.
— А я что, отказаться не могу? — возмутился я шепотом. — Слышь, отец святой, я не Пушкин, мне непринципиально…
— Зато им принципиально. Откажешься, и они будут вправе прямо сейчас тебя убить и на куски порвать. А там как знаешь.
— Что, вообще без вариантов? — я умоляюще смотрел на своего нежданного спасителя, но тот лишь только головой покачал:
— Нет, Григорий. Иначе уже никак.
— Твою ж налево и далее по прямой и в (непечатно)! — выругался я и сказал то, что от меня ждали. — Я принимаю вызов!
— Совет и Боги тому свидетели! — завершила сделку Пелагея.
— Да будет так, — кивнул ей священник и потащил меня к выходу.
— Эй, стой, а сестра? Ты ее что, с этими оставишь?
— Этих уже и след простыл, — ответил мне батюшка. — А нам пора когти рвать, пока они не передумали.
Я обернулся и понял, что священник прав — на кухне уже никого не было.
— А как же с ними? — я указал на полицейских, все еще замерших в неестественных позах.
— Через минуту оттают, все с ними нормально будет. Они же твою сестрицу и домой отвезут. Этот-то, поди, — и он указал на Бориса, — знаком с Верой. Поймет, что ей тут делать нечего.
— А как мне с ним объясняться-то? Я ж вовек не отбрешусь!
— Это уже не наше дело, ворожеи все устроят.
— Ну а мы куда? Куда вы меня тащите? Стойте, а вы вообще кто?