Воруют! Чиновничий беспредел, или Власть низшей расы
Шрифт:
Низшая раса во главе с шайкой Романовых, правившая Россией, не смогла снабдить русского воина нормальным оружием. Она обрекла его на бессмысленные потери в той войне. А в свое оправдание эти твари (цитируем доклад по военному министерству) заявили, что войска «должны были тяжкими потерями и обычною своею стойкостью выкупать несовершенство своего вооружения». ( А.А. Строков. «История военного искусства». Москва, «Полигон», 1994 г., с. 480.) В итоге русских, пытавшихся атаковать неприятели в штыки, били пачками. Наши просто не могли добежать до англо-французов, устилая поля боев своими телами.
Император Николай считал, что он любит русскую армию и всячески ее укрепляет. Только «укрепление» это сводилось к бесконечным
Обмундирование русского солдата 1853 года служило чему угодно, кроме удобства самого бойца. Как пишет С. Сергеев-Ценский в «Севастопольской страде», наш солдатушка вынужден был таскать ранцы из тюленьей или телячьей кожи (квадратные, по полуметру в одной стороне), причем ремни этих ранцев перекрещивались на груди. Весил такой ранец с полагающейся укладкой около пуда (16,38 кило). А тяжесть всего солдатского снаряжения составляла 2,25 пуда. Если еще шел дождь и намокала солдатская шинель, то амуниция тянула на все три пуда – на 50 с гаком кило. Вы пробовали когда-нибудь ходить с такой нагрузкой? Грудь русского солдата ради парадной красоты так тесно стягивали узкими мундирами и ранцевыми ремнями, что у многих во время пеших переходов легкие наполнялись кровью, начиналось кровохарканье. (Мне самому как-то, при подъеме нашей учебной бригады по тревоге, пришлось надеть чужую шинель на два размера меньше. После пробежки в какой-то километр меня откачивали – сознание потерял от нехватки воздуха. Так, что чувствовал николаевский солдат в тесном мундире и с пудовой тяжестью за спиной, автор сих строк прекрасно представляет.)
А западные солдаты тащили на себе от силы 30 кг амуниции. У них были удобные шаровары и свободные куртки. И если николаевский солдат носил дурацкую бескозырку, то французы – легкие кепи с большими козырьками, защищавшими глаза от лучей солнца.
Наконец, полный провал был по транспортно-снабженческой части. Логистика интервентов в Крыму обеспечивалась десятками паровых и парусных грузовых судов. Они регулярно таскали на полуостров грузы из Англии и Франции. А вот для русских подвезти припасы в Севастополь и для Крымской армии оказалось чертовски трудным делом. Железной дороги, идущей в Крым, не имелось. Например, от Перекопа или от Керчи грузы волокли на воловьих упряжках – за двести километров. Вол силен, но тихоходен: делает не более десяти верст в день. Пара волов требует питания – полтора пуда сена в сутки. То есть на двести верст пути воловья упряжка съедает тридцать пудов корма. А грузоподъемность упряжки по тогдашнему крымскому бездорожью – как раз тридцать пудов.
Немудрено, что осажденный гарнизон Севастополя испытывал страшный дефицит пушечных ядер. Пришлось налаживать сбор вражеских снарядов. А враг постоянно обстреливал наших разрывными двухпудовыми бомбами-«жеребцами». Ведь ему и порох, и снаряды, и провиант подвозили морем регулярно. И получалось так: Крым из-за транспортной отсталости страны оказался для России дальше, чем тот же Крым – для Франции или Англии.
В первом же боевом столкновении на реке Алме стало ясно, что русским войскам в поле против англо-французов не выстоять. Под убийственным огнем неприятеля русские полки буквально таяли, будучи не в состоянии достать его ни пулей, ни штыком. Попытки ходить в рукопашный бой проваливались: густые колонны русских просто косили огнем штуцеров. Наши артиллеристы погибали у своих пушек, истребляемые противником из дальнобойных винтовок. Всего один раз, в бою у Балаклавы в октябре 1854 года, потерпела поражение английская легкая кавалерия, потеряв 598 человек. Все остальные сухопутные бои в Крыму русские проиграли из-за своего отсталого вооружения и плохого командования.
В Инкерманском сражении 24 октября (5 ноября) 1854 года наши потеряли 10 тысяч человек убитыми, ранеными и контужеными, враги – 4,5 тысячи. В августе 1855 года у Черной речки русская армия пробовала деблокировать Севастополь. Но части вводились в бой разрозненно, их снова косили винтовочным огнем. Потеряв более восьми тысяч бойцов из 58 тысяч, наши отступили.
Всего при осаде Севастополя русские потеряли (без умерших от болезней) 128 тысяч человек. Боевые потери французов – 46 тысяч душ, у англичан – не менее 25 тысяч.
Взяв Севастополь в сентябре 1855-го, интервенты, используя паровые корабли и броненосные плавучие батареи, разрушили и уничтожили все русские крепости на Черном море. Ничегошеньки противопоставить этому мы не могли. Верфи в Николаеве не в состоянии были построить даже хреновенького броненосца, как сделали южане-дикси в войне с янки в 1862 году, обшив железом паровой фрегат «Мерримак».
Но самым страшным явлением в ту войну стали воровство и бездарность государственного аппарата, показавшие полную несостоятельность государства. Вот как пишет об этом еще царский историк Александр Корнилов:
«Собственно говоря, несмотря на видимую внушительность коалиции, союзники высадили немного войска; тогдашние средства морской перевозки ограничивали для них возможность высадки очень большой армии, и союзниками было высажено всего около 70 тыс. войска. Но хотя у Николая Павловича вообще армии было около миллиона человек, мы не могли справиться с этими семьюдесятью тысячами – отчасти благодаря хаотическому состоянию военного хозяйства и отсталости нашего вооружения, отчасти благодаря отсутствию удобных путей сообщения, отчасти благодаря поразительному отсутствию подготовленных и привыкших к самостоятельному ведению дела военных вождей и генералов. Снабжение Севастопольской армии производилось теми же способами и средствами, как снабжение армии в 1812 году; количество требовавшихся подвод, перевозочных средств, количество волов и лошадей было громадно и несоразмерно тому количеству запасов, которые доставлялись. Под тяжестью этой повинности южные наши губернии изнемогали и разорялись, а армия терпела во всем недостаток. Беспорядки усиливались страшным воровством и всякими злоупотреблениями, которые сильно увеличивали неизбежные государственные расходы…»
Сказались и провалы во внешней политике. Спасенная в 1849 году русскими, Австрия теперь угрожала нам вторжением, отчего Петербург с крайней неохотой посылал подкрепления в Крым. Он предпочитал создавать противовес австриякам. А без подкреплений русские не смогли ударом извне деблокировать Севастополь. И потеряли город. И флот на Черном море – на 23 года потеряли.
Именно эта унизительная неудача сподвигла царизм на отмену крепостного права в 1861 году. Началась эпоха буржуазной России, длившаяся до 1917 года. Но и в ней страной продолжала править низшая раса.
Но мы можем подвести некий промежуточный итог: в первой половине того столетия Россия, ведомая болванами и ворами, умудрилась резко отстать от Запада и проспать промышленную революцию. Она не сумела решить геополитическую задачу – овладение проливами, несмотря на благоприятнейшие обстоятельства. Оказались проворованными огромные средства. А в довершение всего перечисленного еще мы и войну проиграли.
Глава 3 О «ЗЛОКОЗНЕННЫХ ЖИДАХ», «СВЕТЛЫХ» РУССКИХ АРИСТОКРАТАХ И О ТОМ, ПОЧЕМУ ГИТЛЕРОВЦЫ НАС ЗА НЕДОЧЕЛОВЕКОВ ДЕРЖАЛИ
Однажды нынешний националистический мыслитель Александр Севастьянов сказал о том, что в 1917 году оказался уничтоженным тонкий слой образованнейших и культурнейших людей. И, дескать, мы его еще многие поколения не сможем восстановить. Оттого, мол, и все нынешние беды да безобразия. Севастьянову вторят другие авторы, весьма умные и неравнодушные. Они заламывают руки: ах, да мы истребили дворян и интеллигенцию – людей, которые с молоком матери-де впитывали в себя личное достоинство, благородство, чувство прекрасного и так далее. В общем, исповедуется настоящий расизм: тогда-де жили на Руси сверхчеловеки, а теперь – бывшие «совки», жалкие, ничтожные да бесчестные.