Восемь лет до весны
Шрифт:
– Здорово, братан!
Халат на нем шелковый с золотом, лицо холеное, взгляд сытый, лишний жирок на боках. Жесткие лагерные ветры обошли его стороной. Он не знал, каково это, выживать в неволе, но посматривал на меня свысока, как бывалый моряк на неопытного салагу. Ну да, он же так много сделал для семьи, на его счету
Я смотрел на Валеру и понимал, почему Жарик мог выйти сухим из воды. Помогая отцу, Валера куда больше думал о себе, чем о чести семьи. Санька и Виталик тоже рвались в сытую жизнь и вовсе не хотели примерять на себя лагерную робу. Вот и придумали они, что я сам должен отомстить за себя. И жил бы себе спокойно Жарик, если бы не попался мне под руку.
– Ленечка, сыночек! – Мама спешила ко мне, на ходу вытирая слезы.
Она почти не постарела за шесть лет, даже стала посвежее. Наверное, потому, что больше не одевалась во всякое старье. Прическа у нее, платье под цвет глаз, жемчуг в ушах и на шее. Тушь на ресницах мокнет, но выражение лица все такое же приятное. Радость не яркая, хотя на все двести процентов искренняя.
Я обнял маму, подставил грудь под ее слезы. Ощущение было такое, как будто я обнимал свое детство. Оно плакало от того, что было у меня так рано отнято.
Да, детство ушло, юность тоже. Отчий дом теперь переехал в особняк. Два этажа на высоком цоколе, мансарда, во дворе газоны и фонтан, за домом бассейн и баня весьма солидной величины.
Она уже была натоплена. Я предвкушал, как напарюсь и с головой брошусь в холодную воду бассейна, но подъехал отец, а вместе с ним Виталик.
Этот мой братец тоже располнел, но вместе с тем еще больше стал похож на отца, перенял даже его неспешную походку вразвалку. Не зря отец доверял ему, как самому себе, и прочил его на свое место.
Отец заметно сдал, постарел. Морщин у него стало больше, щеки обвисли. В росте он немного просел, двигался тяжело, устало. Но взгляд был все тот же, сильный и цепкий.
Отец шел ко мне, стараясь держать лицо. Но губы его расплывались сами по себе, взгляд слабел, теплел, на нижних ресницах заблестели слезы.
– Ну, здравствуй, сынок! – Он сжал мою ладонь до хруста в суставах, с силой рванул, обнял, прижал к себе. – Рад тебя видеть.
Я почему-то вспомнил, как он рассказывал мне о вещах, которые нельзя прощать, натравливал меня на Жарика. Не исключено, что отец осознал свою вину передо мной. Отсюда и этот горячий порыв, с которым он принимал меня в круг семьи.
Виталик улыбался, глядя на меня. Он рад был нашей встрече и к отцовскому чувству относился спокойно. Я же не какой-то черт с бугра, чтобы ревновать меня к нему.
Отец взял меня за локти, посмотрел в лицо и заявил:
– Да, ты уже не мальчик!
– Так не в детском же лагере был, – сказал я и улыбнулся.
– Слышал я о том, как ты там держался, – с уважением произнес он.
В эту фразу отец вложил все свое отношение ко мне. Хвалебные интонации в его голосе озадачили Виталика, заставили нахмуриться.
Как ни крути, а семья поднялась на уголовщине. Сам Виталик в криминале по самые миндалины. Но уважительное отношение к нему строилось на авторитете отца. Сам по себе он мало что представлял.
А меня в подлунном мире уже знали. Леня Писарь и Расмуса в стойло поставил, и Рыбарю глаз выбил за нехорошее слово в свой адрес. В блатных комитетах не числился, но в зоне вел себя правильно, ни в чем зазорном замечен не был, зашкваров с занесением и без такового не имел. Отец мог гордиться своим сыном.
Конец ознакомительного фрагмента.