Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
Затем подошел к стенному шкафу в прихожей и осмотрел висевшую там шубку. На бирке, пришитой к подкладке, значилось, что данное изделие пошито из крашеного лапина. Я нашел телефонный справочник, выбрал наугад меховой магазин и узнал, что «лапин» означает по-французски «кролик».
— Это слово есть в словарях, — заметили мне. — Вполне обычное в американском словаре. Теперь оно стало английским, пришло из мехового бизнеса. Так что это самый обыкновенный кролик.
Выходит, Чанс не соврал.
По пути в гостиницу вдруг нестерпимо захотелось пива. С
Нет, сказал я себе, не слишком уж мне и хотелось этого пива, и я вовсе не думал искать такую пивную. Я вспомнил об обещании, данном Джен. Поскольку пить я не собирался, то и повода звонить вроде бы не было. Однако я все же достал двадцатицентовик и набрал ее номер из автомата за углом, неподалеку от Центральной публичной библиотеки.
Наша беседа тонула в шуме уличного движения и была коротка, легковесна и бессодержательна. Я не стал рассказывать ей о самоубийстве Санни. И о бутылке «Уайт Терки» тоже не сказал.
За обедом пролистал «Пост». Самоубийству Санни посвящались два абзаца в утреннем выпуске «Ньюс», что уже само по себе являлось сенсацией. «Пост» же никогда не брезговала информацией, влияющей на увеличение ее тиража, и подробно, в деталях, описывая смерть Санни, сообщала, что у Санни был тот же сутенер, что и у Ким, которую изрезали в лоскуты в гостинице две недели назад. Однако они, видно, не могли достать фотографии Санни и снова поместили снимок Ким.
Но сама история явно не оправдывала громкого заголовка. Они писали, что это было самоубийство, но намекали, что Санни, очевидно, покончила с собой потому, что знала что-то об убийстве Ким.
О парне со сломанными ногами — по-прежнему ничего. Хотя описаний разного рода преступлений и смертей было, как всегда, в избытке. Вспомнился совет Джима Фабера — перестать читать газеты. Нет, пожалуй, я вряд ли перестану.
После обеда забрал внизу почту. Обычная дребедень, но там же была записка от Чанса с просьбой позвонить. Я позвонил женщине с прокуренным голосом — и вскоре он перезвонил и спросил, как продвигаются дела. Я ответил, что почти никак. Он осведомился, долго ли я намерен «отдыхать».
— Ну, какое-то время, — ответил я. — Посмотрим, может, что и всплывет.
Полиция, сказал он, его больше не беспокоила. Весь день он занимался организацией похорон Санни. В отличие от Ким, тело которой отправили в Висконсин, у Санни не было ни родителей, ни родственников. Пока еще неясно, когда выдадут тело из морга, но он договорился об отпевании в церкви на Западной Семьдесят второй. Состоится оно, по всей вероятности, в четверг, в два часа дня.
— Я и для Ким все устроил бы в лучшем виде, — сказал он, — просто как-то в голову не пришло. Вообще-то вся эта церемония скорей для девушек. Они, знаете ли, в таком состоянии...
— Могу представить.
— И все думают только об одном. Что должна быть следующая, третья жертва. Но вот кто это будет...
Вечером пошел на собрание. Только во время обсуждения вспомнил, что сегодня — ровно неделя с тех пор, как я напился. И бродил черт знает где, и вытворял Бог знает что.
— Мое имя Мэтт, — сказал я, когда подошла очередь. — Сегодня я просто слушаю. Спасибо за внимание.
Когда собрание закончилось, вслед за мной по ступенькам поднялся и вышел на улицу какой-то парень. Потом поравнялся и пошел рядом. Лет тридцати, в мешковатой клетчатой куртке и кепочке с козырьком. Не помню, чтобы я видел его прежде.
Он сказал:
— А вы Мэтт, верно? — Я кивнул. — Ну и как вам сегодняшняя история?
— Интересная, — ответил я.
— А хотите послушать еще одну, тоже очень даже интересную? Слыхали об одном парне из Гарлема — с разбитой рожей и переломанными ногами? Ничего себе историйка, а, приятель?
Я похолодел. Револьвер остался в ящике туалетного столика, завернутый в пару носков. Ножи — там же.
Он сказал:
— А ты, видать, парень с cojones! С яйцами, понял, о чем это я? — Сложив ладонь чашечкой, он прикрыл ею место пониже живота, как делают бейсболисты, поправляя трико. — Ладно... — пробормотал он. — Ведь неприятности тебе ни к чему, верно?
— О чем это вы?
Он развел руками.
— А что я знаю? Ровным счетом ничего. Мое дело передать, а уж дальше — как хотите. Какую-то курочку пришили в какой-то там гостинице — это одно дело. А вот кто ее дружок — это уже совсем другое. Это ведь тебя не касается?
— Для кого вы так стараетесь?
Он окинул меня многозначительным взглядом и промолчал.
— Как вы узнали, что я буду на собрании?
— Зашел следом, потом вышел, всего-то и делов! А эта наркота с перебитыми ногами, это ты хватил через край, парень! Это уже чересчур!..
Глава 24
Почти весь вторник прошел под знаком игры «поиски жакета».
Спал я в эту ночь плохо, все время просыпался, потом опять засыпал, и в такой вот полудреме у меня перед глазами вдруг предстала как бы видеозапись нашей первой встречи с Ким у «Армстронга». Нет, начался этот сеанс с другой картины. Я представил, как она, приехав из Чикаго, выходит из автобуса с дешевым чемоданчиком в руке и в хлопчатобумажной куртке, накинутой на плечи. А потом сидит за моим столом, подносит руку к горлу — к застежке мехового жакета, — и на пальце зеленым огоньком вспыхивает камень. И говорит мне, что жакет из настоящей норки, но что она с удовольствием променяла бы ее на ту старенькую курточку, в которой приехала в Нью-Йорк.
Все эти кадры мгновенно пронеслись у меня перед глазами, а мысль работала уже совсем в другом направлении. Я попытался вернуться в тот темный закоулок в Гарлеме, но только теперь мой обидчик был не один. По бокам его прикрывали Ройял Уолдрон и тот странный посыльный в кепочке. Я пытался прогнать их со сцены, просто для того, чтобы мы оказались на равных, но затем вдруг меня осенило, словно молнией, пронзила одна простая мысль, и я вскочил с кровати и сел, а все преследующие меня видения поспешно ускользнули обратно, в самые потаенные уголки сознания, где они обитали.