Восемнадцать пуль в голову
Шрифт:
Я категорически отмёл эти предположения и под конец обозвал Вальку занудным ослом.
— Значит, тебя похитили, — выдал он, пропустив осла между ушей и отхлебнув из пятой по счёту кружки.
— В каком смысле? — ошалел я. — Кто?
— НЛО, — в перерыве между глотками важно пояснил Валька.
— Кто, кто?
— Ах, да, ты же не в курсе, самиздатовскую литературу не читаешь. Неопознанные летающие объекты, друг ты мой недалёкий. Не волнуйся, не ты первый, до тебя они уже людишек похищали немало. И некоторым потом стирали память.
— Понятно, — кивнул я, — извини, тебе больше не наливаем. Похищали, значит… И где эти людишки сейчас?
— Да где им быть-то? В психушке большей частью. Заведение такое имени Скворцова-Степанова знаешь? Вот там. Будешь трепаться об этом — сам туда загремишь.
— Спасибо, Валюха, — сказал я. — Теперь, после твоего объяснения, у меня загреметь туда все шансы.
Валька назидательно поведал, что, по его мнению, сидеть в психушке — меньший идиотизм, чем отрицать существование НЛО.
Я послал Вальку туда, где, как я полагал, летают его НЛО, и вскоре об этой истории забыл. Забыл на много лет.
2. 1978. Джейн
Следы прошедшей вечеринки были столь же заметны, как заметны признаки пронесшегося торнадо. Правда, последний раз торнадо оставило куда меньше разрушений — выбило несколько стекол и свалило пару деревьев. Сейчас же вдобавок к этому весь газон был усыпан скомканными салфетками и пустыми бутылками, у входной двери красовалась лужа блевотины, а под окнами — пара использованных презервативов. По всем признакам, веселье удалось.
Соседние дома, аккуратные одноэтажные приобретения умеренно преуспевающих белых воротничков в новом пригороде Далласа, осуждающе смотрели темными окнами на следы такого безобразия. Правильные и воспитанные, они провожали своих хозяев на работу в семь утра и встречали в шесть вечера. Окна горели ярким электрическим светом до восьми, одобрительно взирая на выгуливающих собак и детей соседей, и мерцали сиреневым от включенных телевизоров до десяти. Они целомудренно закрывались широкими лезвиями жалюзи и оборками тюлевых занавесок в спальнях и гасли до утра, скрывая все, что происходило внутри, будь то яростные ссоры приглушенными голосами, пресное исполнение супружеского долга или злые слезы в подушку. Наутро окна снова являли соседям примерную картинку семейного благополучия.
Мы с Брайеном плохо вписывались в эту панораму тихого, правильного образа жизни. Жители пригорода приобретали свое благосостояние в рассрочку, и потому тряслись над ним, как скупец над сокровищем. Нам оно далось сразу, и мы безрассудно его проматывали. Соседи старательно выплачивали тридцатилетние ипотеки на свои одноэтажные домики — наш дом Брайену подарили его родители. Соседи аккуратно вносили помесячные платежи за скромные "Форды Эскорты" — я беззаботно рассекала на алом "Шевроле Корвете", который купил мне отец. Соседи устраивали чинные ужины с другими семейными парами — мы закатывали неприлично громкие вечеринки с алкоголем, мордобоем и полицией. Да, наш образ жизни совершенно не походил на соседский.
Еще не так давно меня это ничуть не волновало. Со школьных времен я была самой заядлой участницей ночных веселий, и мои вкусы не изменились, когда по настоянию родителей я поступила в Тарлетонский Университет. Именно там я познакомилась с Брайеном. Помимо того, что он был привлекателен — высокий, загорелый, светловолосый, у нас оказалось много общего. Мы оба беззаботно сорили родительскими деньгами, оба курили "Кэмел", оба могли выпить банку пива за десять секунд, танцевать до утра и спать до обеда. Я влюбилась без памяти. Он ответил взаимностью. С молчаливого поощрения родителей обеих сторон, предварительно убедившихся в том, что они друг друга достойны, мы стали жить вместе, по-прежнему беззаботно прожигая студенческие дни…
Я осторожно перешагнула через осколки стекла разбитой входной двери и с опаской заглянула в прихожую… Н-да, внутри разрушений не меньше, чем снаружи.
Организатор мероприятия обнаружился под пестрым шерстяным пледом на диване в гостиной. Брайен спал — беспокойно, всхрапывая и дергаясь, и от него ощутимо разило алкоголем. Я подошла к нему и некоторое время пристально рассматривала его лицо.
Мы жили с Брайеном почти четыре года, но за последние два наши отношения изменились, и не в лучшую сторону. Нет, неправда — изменились не отношения. Изменилась я. Изменился взгляд, которым я смотрела на Брайена. Я словно прозревала и день за днем все отчетливей видела, что у нас куда меньше общего, чем мне казалось раньше. Взаимная любовь к "Будвайзеру", диско и шумным компаниям стала недостаточным поводом для того, чтобы жить с человеком вместе. Тем более, что в своей любви в первому, второму и особенно третьему за последние два года я заметно подостыла. Зато все чаще ловила себя на прежде совершенно чуждом мне интересе к научно-популярным статьям в журналах и политическим репортажам в новостях.
Видимо, Брайен был не настолько пьян, как я думала — он словно почувствовал, что я смотрю на него, завозился, а потом разлепил-таки глаза и уставился на меня мутным взглядом.
— Ты где была? — наконец просипел он, с трудом усаживаясь на диване. На правой щеке отпечатались следы швов от подушек, пестрый плед сполз на пол, демонстрируя по-прежнему рельефный торс и заляпанные пивом и сальсой светлые шорты.
Я неопределенно махнула рукой в ответ.
— А я тебя ждал, — укоризненно булькнул он.
— Да, я вижу, — отозвалась я, указав на следы разрушений.
Брайен набычился.
— Так где ты все-таки была?
Я вздохнула, поднимаясь:
— Задержалась в дискуссионном клубе.
— До трех ночи?
— До трех ночи, — равнодушно пожала плечами я и отвернулась, намереваясь отправиться в спальню. Может, хоть ее торнадо вечеринки обошло стороной.
Ладонь Брайена сомкнулась у меня на предплечье.
— Интересно, о чем это таком можно дискутировать всю ночь напролет?
— Пусти, — попыталась высвободиться я.
— Так о чем? — Брайен крепче сжал мою руку.
Я могла бы ответить, что сегодня "Нью-Йорк Пост" опубликовала статью о книге Дэвида Рорвика "Клонирование человека" и что сегодня войска Родезии вторглись в Замбию. Я могла бы прямо сейчас выпалить то, что набиралась храбрости сказать уже с месяц — что я собираюсь записаться волонтером в Международную Амнистию и поехать в Африку. Могла бы — но… Я заглянула в мутные голубые глаза, заметила в них раздутый хмелем огонь злости и — промолчала.