Восхитительные женщины. Неподвластные времени
Шрифт:
Великая княжна Мария Александровна с отцом – императором Александром II – и братом Владимиром
Вернувшегося из путешествия Альфреда мать-королева намеревалась немедленно женить, однако весьма затруднялась с выбором будущей невестки: переборчивая Виктория одну за другой отвергала кандидатуры европейских принцесс, пока наконец свой выбор не сделал сам Альфред. В 1872 году он гостил у сестры в Дармштадте, столице Гессенского герцогства – и в то же время там была Мария Александровна. Молодые люди влюбились друг в друга – и уже скоро Альфред заявил матери, что женится только на русской княжне. Хотя этот брак был, без сомнения, выгоден обоим государствам, ранее не связанным прямыми родственными узами (косвенные были – например, как уже упоминалось, брат Альфреда принц Уэльский Альберт, будущий король Эдуард VII, и старший брат Марии Александр Александрович, будущий император Александр III, были женаты на родных сестрах, датских принцессах), нельзя сказать, что королева сразу одобрила его выбор: она с юности весьма предвзято относилась к русским – как говорят, в молодости королева Виктория на балу влюбилась в молодого великого князя Александра Николаевича,
О своих намерениях Альфред разговаривал с отцом своей будущей невесты, и тот пообещал дать свое согласие – при двух условиях: если молодые выдержат год, дабы проверить свои чувства, и если сама Мария будет согласна. Император Александр, сам женатый по любви, не желал принуждать любимую дочь к браку с неугодным ей человеком. Через год возможная помолвка едва не расстроилась, так и не состоявшись: предполагалось, что императрица Мария и королева Виктория встретятся в Кельне, чтобы обсудить все вопросы относительно союза их детей, однако Виктория категорически отказалась ехать: как она объясняла, не подобает правящей королеве бросать свои дела и ехать на встречу со всего лишь супругой императора. Александр Николаевич был, мягко говоря, обижен таким отношением к жене, и лишь упорные труды дипломатов обеих стран смогли погасить конфликт. А в июле 1873 года Альфред и Мария снова встретились в гессенском замке Югендхайм – без сомнения, Гессен сыграл в их жизни важную роль: герцогиня Алиса очень гордилась тем, что именно под ее крылом родились и укрепились чувства молодых людей. Едва приехав в Югендхайм, Альфред немедленно сделал предложение Марии, и она его приняла. Королеве Виктории счастливый жених отправил телеграмму: «Мария и я обручились нынче утром. Не могу передать, как я счастлив. Надеюсь, ты благословляешь нас». Следом пришла телеграмма от российской императорской четы: «Мы вместе с Вами молим Бога благословить наших дорогих детей и представляем Вам свою дочь, которая целует Вам руку».
Надо сказать, что Виктория была недовольна и скоростью, с которой свершилась помолвка (скорее всего, она надеялась на то, что Альфред со временем передумает), и самой невестой: королева была уверена, что избалованная Мария не приживется при строгом английском дворе. Своей старшей дочери Виктория писала: «Я ничего не говорю, а просто молю Господа благословить обоих и ниспослать мир и спокойствие нашей семье. Это не то, чего я хотела, ты же знаешь – религия, политика, взгляды двора – и сама нация… Все это так отличается от нашего, и я предвижу множество сложностей. Но я приму Марию со всей любовью и расположением, и если она сможет изменить его тяжелый, эгоистичный, изменчивый характер, то станет истинным благословением для нашей семьи, и я первой признаю это – но пока я не могу радоваться…»
Согласно брачному договору, Мария Александровна могла остаться православной (для чего в одном из королевских дворцов предполагалось устроить церковь и выписать туда священника из России), но дети супругов должны воспитываться в англиканской вере – государственной религии Великобритании. После решения финансовых вопросов, обсуждения приданого и прочих не менее важных для государственного союза дел, свадьбу решили провести в Петербурге в январе 1874 года.
Конечно, бракосочетание единственной дочери императора и английского принца было событием, к которому было приковано внимание половины мира – от Германии до Японии, от Австралии до Канады. Торжества и предшествующие им церемонии были подробно описаны в прессе, как российской, так и в английской – ведь британскому народу надо было преподнести их будущую герцогиню в самом лучшем свете! Конечно, не обошлось без антироссийских выпадов: например, некий господин Каррингтон, когда-то преподававший в России, прямо перед свадьбой выпустил книгу Behind the Scenes in Russia («За кулисами в России»), где весьма нелестно отзывался о Российской империи. Впрочем, в основном англичане были настроены доброжелательно: критики разругали Каррингтона в пух и прах, газеты были полны хвалебных статей в адрес как страны, так и ее отдельных представителей, как-то связанных с Англией, в Лондоне поставили оперу Глинки «Жизнь за царя», а книгоиздатели предлагали читателям как никогда много переводов русских авторов.
Журнал «Гражданин» писал о приготовлениях к свадьбе: «Следуя обычаю русской семейной жизни, Царская Невеста несколько недель назад говела и удостоилась причащения Святых Таин; за два дня до 11 (24) числа Ее видели, вместе с Августейшим Ее Родителем, отправляющеюся в Петропавловскую крепость, молиться над дорогими Их сердцу могилами… За три дня до свадьбы выставлено было в залах Дворца приданое Великой Княжны. Трудно описать его в подробностях; говорят, что при составлении его руководствовались строго прежними придаными наших Великих Княжон. Особенное великолепие составляют шубы и, как слышно, то, что не было выставлено – бриллианты и серебро. Приданое выставленное заключалось в платьях, в готовых и не сделанных числом до семидесяти, в белье и шубах. Шуб было четыре; одна из них поразительно великолепна – из черного как смоль соболя. К числу замечательнейших драгоценностей приданного принадлежит одно ожерелье из сапфиров и одно из бриллиантов. Императорская Фамилия по обычаю делает подарок совокупно; на этот раз, как известно, подарок Ее заключается в великолепном серебряном столовом сервизе на сорок персон в русском стиле, заказанном в Москве у Овчинникова… Ящики, заключающие в себе приданое – из красной кожи, с бронзовою оправою; если не ошибаемся, их около 40. Ходят нелепые толки о каких-то громадных размерах денежного приданого. «Гражданин» передает, с ручательством за верность слуха, что приданое это, на точном основании закона составляет 1 000 000 из казны и та сумма из уделов, которая приходилась на долю Великой Княжны, так что всего Августейшая Новобрачная будет получать 120 000 р. годового дохода с капиталов, остающихся в России, более половины которых принадлежит уделам. Всего, на английские деньги, Новобрачные будут, как слышно иметь до 65 000 фунтов стерлингов дохода».
Великая княжна Мария Александровна со своей гувернанткой Анной Федоровной Тютчевой
Двадцать третьего декабря 1873 года Альфред с братьями Альбертом и Артуром прибыл в Санкт-Петербург, а через две недели, 11 января, в Зимнем дворце состоялась свадьба. Как писал все тот же «Гражданин», «Августейшая Невеста произвела на всех глубокое впечатление своим чудным выражением благоговейного сосредоточения. На голове Ее был венок из цветов и бриллиантовая Великокняжеская корона; платье-сарафан было из серебряного глазета, на котором вытканы были серебряные букеты, шлейфом и сверх сего Великокняжеская мантия из пунцового бархата, подбитая горностаем, которую держали три камергера и шталмейстер». После православного венчания в домовой церкви молодые перешли в Александровскую залу, где были обвенчаны по обряду англиканской церкви: цветы и молитвенники для этой церемонии были присланы королевой Викторией. Как записал в дневнике статс-секретарь Петр Александрович Валуев, «Великая Княжна, несмотря на бремя бриллиантового венца, бархатной мантии и пр., выдержала оба обряда без изнеможения. В пять часов был обед на 700 кувертов и действительно обедало 690, тогда как до сих пор не случалось, чтобы обедавших за один раз бывало более 500». А английский посланник лорд Лофтус писал: «Ничего нельзя представить более великолепного, чем этот торжественный банкет. Блеск богатейших драгоценностей смешивался с блеском мундиров, золотых и серебряных блюд и роскошного севрского фарфора. Во время всего обеда пели талантливые артисты итальянской оперы – Патти, Альбани и Николини, что придавало еще большее великолепие этой сцене несравненной красоты, которую трудно описать».
После парадного обеда молодожены уехали в Царское Село, где для них были приготовлены покои в Александровском дворце – традиционной резиденции наследника престола и его супруги, – а 16 февраля Мария Александровна и герцог Эдинбургский отбыли в Англию. Император провожал их до Гатчины: он никак не мог привыкнуть к мысли, что его обожаемая Мария больше не будет жить рядом с ним…
Через неделю молодожены причалили к английскому берегу в Грэвзенде, пересели на поезд и вечером прибыли в Лондон. Вдоль всей дороги их встречали восторженные подданные, наслышанные и о красоте русской княжны, и о том, что в брак молодые – редчайший случай – вступили по любви; выражению их радости не помешали ни февральский мороз, ни густой снег. Газета The Times писала: «В столкновениях между политическими и человеческими побуждениями, в Англии всегда одерживают победу человеческие. Многие из англичан, конечно, расположены обсуждать брак герцога Эдинбургского с точки зрения политической и в качестве события, которое может повлиять на наши международные сношения; но здравый смысл большинства нашего народа смотрит на дело проще и вернее… В Грэвзенде англичане просто радовались, что их принц-моряк нашел себе супругу по сердцу… Если при этом англичане и вспоминают об отдаленном отечестве своей новой герцогини, то вспоминают не с политической точки зрения, а просто потому, что дальность поездки, совершенной в зимнюю пору высокими новобрачными, придает ей несколько романтический оттенок».
Великая княжна Мария Александровна, с отцом императором Александром II, братом Алексеем и женихом Альфредом, герцогом Эдинбургским
На лондонском вокзале супругов встретила королева Виктория, которая обняла невестку, даже не дав ей сойти с подножки вагона. Однако хотя на людях королева искренне демонстрировала свою симпатию к молодой герцогине, в письмах к дочери она не преминула заметить, что поначалу она нашла Марию, одетую в белый капор, весьма привлекательной, однако потом, когда та сняла шляпку, ее красота куда-то делась. Королева нашла Марию недостаточно грациозной и недостаточно красивой, но в общем она, видимо, оказалась лучше, чем ожидала королева.
Мария не осталась в долгу. Ее фрейлина княгиня Вяземская писала в Россию: «Между нами, Мария считает, что Лондон ужасен, английская кухня отвратительна, то, что мы засиживаемся допоздна – крайне утомительно, визиты в Виндзор и Осборн донельзя скучны, но сами англичане не так нудны, как она ожидала».
Со временем выяснилось, что Марию не полюбили так же, как, например, Александру Уэльскую, девушку красивую, общительную и очень обаятельную. Но герцогиню Эдинбургскую очень уважали ее за образованность, вкус, выдержку, верность семейным ценностям, преданность мужу и достоинство. Например, журналист Томас Эскот писал о ней и ее супруге: «Герцог Эдинбургский не похож на обоих своих братьев, и популярен куда меньше, чем заслуживает. Его жене не удалось завоевать сердца англичан так же, как это сделала ее невестка… Когда Мария только прибыла в Англию, то стала жертвой стечения обстоятельств. У англичан был приступ нелюбви к России. Она чувствовала, что атмосфера вокруг недоброжелательна. Ее принимали с уважением, но без энтузиазма. Она в ответ платила отношением едва-едва теплым… те же, кто хорошо ее знает, давно научились ценить ее…. Она не была и никогда не будет популярной. Но она достойная принцесса».
Виктория оказалась права, ожидая трудностей для Марии: они начались немедленно – как и радости. Практически сразу после свадьбы герцогиня забеременела, что сильно ухудшило и ее внешность, и характер. Она искренне была убеждена, что ее права при английском дворе были жестоко ущемлены. Подумайте сами: она, единственная дочь императора, прежде именовавшаяся Ее императорское высочество, должна ныне на придворных церемониях уступать место не только супруге принца Уэльского, дочери датского короля Александре, но и всем многочисленным сестрам мужа, и при этом именоваться, как и они, Королевским высочеством! Гордая русская княжна пыталась отстаивать свои права – и точно также королева Виктория, невероятно щепетильная в вопросах этикета своего двора, настаивала на том, что Мария, выйдя замуж, потеряла право на прежний титул. Даже Александра Уэльская была убеждена, что с Марией обращаются недостойно: «Мы были в большом кабинете, – писала она сестре, русской великой княгине Марии Федоровне, – где Мария стояла за Беатрисой. Там, где ей и положено по рангу, после всех этих сестер, замужних и даже незамужних! Я нахожу, что это… необыкновенно грубо по отношению к ней… Единственная дочь русского императора! Даже если в Англии такие законы, для нее должны были сделать исключение». Сейчас эти войны за титул или место в очереди принцесс могут показаться смешными, но тогда это был самый очевидный показатель статуса при дворе, и, конечно же, Мария Александровна имела полное право обижаться на свекровь. Впрочем, та давно уже не считала Марию «милой и очаровательной», как раньше, да и ее родные и придворные быстро решили, что герцогиня Эдинбургская слишком надменна, чересчур горда и вовсе не так красива, как они думали. К тому же, как говорят, дочери Виктории смертельно завидовали Марии, щеголявшей на балах в роскошнейших украшениях, подаренных ей отцом-императором – ни у одной из английских принцесс не было ничего подобного. Из всей своей новой семьи Мария подружилась лишь с младшим сыном Виктории, принцем Леопольдом – ее ровесник, принц был очень похож на Марию и по характеру: спокойный, начитанный, любитель музыки и искусств. К сожалению, Леопольд страдал гемофилией, причинявшей ему немалые страдания и ставшей в конце концов причиной его преждевременной кончины.