Восход Чёрной Звезды

Пол Фредерик

— Жену, разумеется, — пожала плечами Цзунг Делила. — Разве ей не сделали имплантацию, как всем, в двенадцать лет?

— Эта операция не обязательная, инспектор, — напомнил ей Кастор, но на этот раз она ответом его не удостоила, даже плечами не пожала. Немного смущенный, Кастор продолжал: — Трудно объяснить. Это связано с ее верой.

— О! Религия! Понятно. Но я думала, что не все янки такие уж верующие.

— Я лично — нет, но моя жена верит. Верила. В этом-то и вся загвоздка. Священная неприкосновенность жизни. То есть перед тем, как заняться любовью, нужно немножко помедлить,

подумать, хочешь ли ты ребенка, прежде, чем вставить эту штуковинку. И Мария решила, что хочет ребенка.

Делила потягивала свой напиток, поглядывая на Кастора поверх бокала, а Кастор пытался прочесть выражение ее лица. Она посмеется над варварским суеверием? Или напомнит ему, что все граждане в первую очередь ОБЯЗАНЫ поддерживать программу контроля рождаемости — пока мировые ресурсы крайне бедны? Но он ошибся. Делила вдруг подалась вперед, коснулась его щеки губами, потом поднялась с дивана.

— Мы поступаем иначе, — сказала она. — На пороге зрелости нам вживляют имплант. — Она потянула за шнурок пижамы. — А потом, если мы решим завести детей, его удаляют. Вживляется имплант вот здесь, в мясистой части, где ягодицы переходят в бедра, и поэтому не очень заметен. Я тебе покажу, Кастор. А ты докажешь мне, что способен на предварительную паузу, чтобы поразмышлять о священном и неприкосновенном даре жизни.

На рассвете она разбудила его, нежно проведя рукой, и они провели еще один раунд — четвертый, или даже пятый, или шестой. Делила казалась неистощимой и ненасытной. Кастору было двадцать два; кроме того, все происходящее в ароматной, упруго-податливой постели Делилы отличалось от лихорадочных совокуплений на краю рисового поля и даже супружеского ложа как солнце от жалкой свечки. Делила оказалась изумительной любовницей, она ни в чем не отказывала, стремилась лишь (так казалось) доставить ему наслаждение и тем самым многократно усиливала собственное.

Ни разу за прошедшую ночь Кастор не заподозрил, что для Цзунг Делилы он был чем-то большим, чем лишь мимолетным приключением, одноразовым удовольствием. Наоборот, он был целиком и полностью уверен, что в ее постели он — далеко не первый и далеко не последний. Тем не менее, выйдя из душа, он обнаружил, что инспектор приготовила для него завтрак. А когда она сама, в свою очередь, завершила утренний туалет и облачилась в форменный мундир, она присела с ним за столик, потягивая чай, пока Кастор приканчивал рис с мясом краба.

— Итак, Книжник, — сообщила она, выпуская облачко дыма из трубки — на этот раз табачного, — ты нескучно провел время. Теперь прощай. Возможно, мы еще увидимся.

— Надеюсь, — сказал он и сам поразился теплоте, которую вдруг почувствовал. Смутившись, он быстро добавил: — Мне теперь в деревню возвращаться?

— Если хочешь, возвращайся, — сказала она снисходительно, — но можешь остаться на пару дней в городе. Твой номер в гостинице оплачен из судебных издержек, и он пока числится за тобой.

— Вот это здорово!

— Еще бы! Только не забывай об умеренности, Кастор. Есть предел… о! — Она недовольно нахмурилась, потому что экран потребовал ее внимания ритмичными тихими «бип-бип-бип!».

Делила два раза звонко хлопнула в ладоши, экран спутниковой связи над столиком ожил, на экране появилось лицо.

На них смотрел знаменитый ученый и выдающийся деятель партии Фунг Босьен, и сразу стало понятно, по какой причине прозвали его Многолицым. Его лицо судорожно дергалось, как будто он никак не мог решить, какое же ему придать выражение. В еще меньшей степени это относилось к его речи, потому что вместо связных предложений у Многолицего выходили какие-то отчаянно невразумительные, скомканные обрывки:

— Мне нужен… НЕТ, НЕ НУЖЕН… я тебя умоляю… республики Бама… ЗАТКНИСЬ!.. гражданина Мелкинса Кастора… его там нет, я же… УМОЛЯЮ! ДАЙТЕ ЕМУ СКА… полевой бригады… я хочу оперу смотреть…

— Он у меня, — решительно вступила в разговор Цзунг Делила, и впервые Кастор заметил на ее лице что-то похожее на испуг. Она яростно замахала рукой, давая Кастору понять, что он должен немедленно занять ее место перед экраном. Старик посмотрел на юношу, лицо его подергивалось, он бормотал сам себе на разные голоса.

— Ага, — сказал он, — приходите в НЕТ!.. мой кабинет… не сегодня!.. олдень, потому что… — Бормотание стало тихим и совсем уже неразборчивым, потом, еще раз судорожно дернув всем лицом, старик завершил с триумфом:

— Моя четвертая часть хочет с вами поговорить!

И дал отбой.

5

Университетский кампус раскинулся более чем на дюжину гектаров. Если бы Цзунг Делила, молчаливая и задумчивая, не высадила Кастора у нужного корпуса, он бы как пить дать заблудился. Ему и без того пришлось дважды спрашивать дорогу, пока он не отыскал нужное крыло Центра Нейроанатомии и Изучения Мозга. Дальше все было просто. Относительно просто.

На каждой двери висели таблички с именами, например, «ШЕН Лтсун», или «ХОНГ Вужси» или — изредка — «БРЭДЛИ Джонатан», но нужную Кастор узнал немедленно. Спутать ее было невозможно, потому что размерами она в три раза превосходила стандартные таблички. На ней значилось: «ФУНГ — ХСАНГ — ДЬЕН — ПОТТЕР — СУ — АНГОРАК — ШУМ — ЦАЙ — КОРЕЛ-ЛИ — ХОНГ — ГВАЙ БОСЬЕН — ФУЦУИ — КАЙ-ЧУНГ — АЛИСИЯ — ВОНМУ — АГЛАТ — ХЕНДЖУ — МИНГВО — АНАСТАСИО — ЛЮДЖЕН — ХУЫМОНГ». По крайней мере, у Многолицего имелось чувство юмора!

Кастор толкнул дверь, вошел, и обнаружил, что секретарша Многолицего на отсутствие юмора тоже не жалуется. Это была пожилая китаянка-хань, возраст ее давно перевалил за предел, когда большинство ханьцев отправлялось обратно, в Отчизну, чтобы почить с миром. Тем не менее, глаза ее весело блеснули, когда Кастор объяснил, что ему самим профессором Фунгом назначена встреча.

— Правда? — удивилась она. — Мне ничего не сообщили. Но это не удивительно. Погодите минутку, я отыщу профессора. — Она нажала на несколько клавиш, посмотрела на экран, потом с сожалением покачала головой. — В кампусе его нет. Попробую позвонить домой, — если он еще не выехал, то должен быть дома.