Восход луны
Шрифт:
Бедная мать могла сказать дочери в эту минуту: «Уберегла я тебя от огня и болезней, а от суда не уберегла» Лучше было бы Фариде и вправду сгореть в огне, чем вот так опозорить мать, себя, память отца. Кто знает, может, и хорошо, что отец ушел в лучший из миров, не узнав, что дочь его сидит на скамье позора… Ни одного слова не сказал судья о встрече Фариды с ночной «ведьмой». Почему? Может быть, судья хочет, чтобы о ней рассказала сама Фарида?
— Фарида аль-Баяти, — продолжал Исмаил, — член преступной группы, собиравшейся в доме некоего Шауката. Это все люди, презревшие родительские наставления, забывшие заповедь священного писания. Сбившись с пути, они сбивают и других по наущению ивлиса —
В зале поднялся шум. В Фариду впились осуждающие взгляды. Присутствующие думали, что будут судить просто падшую женщину, а тут, оказывается, схвачена птица куда поважней. Ведомая ивлисом, она, представьте себе, пошла против корана!
Фарида не могла понять, откуда взялось такое нелепое обвинение. С Шаукатом они давным-давно не виделись. Фарида не знала, что после ее ареста полицейские обыскали дом Саиды и нашли вещи, принадлежащие Шаукату. Фарида, не подозревая об этом сама, стирала и гладила одежду Шауката, которую у него, как и У других одиноких мужчин, брала Саида. В кармане отутюженной пижамы полицейские обнаружили ком раскисшей при стирке, но высохшей потом бумаги. Она оказалась декларацией о шарте; парни во главе с Шаукатом ходили по городу и собирали под ней подписи. Декларация наделала немало шума. Даже газета «Аль-Камарун» писала о столкновениях между сторонниками декларации и ее противниками. Теперь Шаукат расплачивается, в тюрьме за свою дерзкую выходку.
ДЕКЛАРАЦИЯ
Глава повествует о нежелании родителей снижать цену на своих дочерей, словно бы эти дочери не молодые и привлекательные девушки, на которых охотно женится всякий, а товар, который надо повыгоднее продать
Исмаил соображал, по какой статье лучше судить девушку, дабы не вызвать сомнений в справедливости его решения, но что-то толком ничего не мог придумать. Он поглядывал на краснобородого хаджи, ожидая от него совета, но тот безмолвствовал. Судья продолжал жевать кат, надеясь на внезапное озарение. Он знал, что кат взбадривает его, просветляет ум: из глубины сознания в эти минуты выплывает давняя мечта — совершить паломничество в благословенную Мекку, в лучезарную Медину. Сегодня утром слуга Мади снова обронил: «Саиб, до великого гида осталось совсем немного». Бедный старик думает, что Исмаил возьмет его с собой. Каждый год Исмаил говорит: «В следующий год обязательно». Праздник придет — у судьи куча дел, хочешь не хочешь, а приходится откладывать поездку. И на этот раз Исмаилу вряд ли удастся отправиться в Мекку: опять гора дел.
Внезапно Фарида заметила, что в зале около самой двери сидит мужчина. Где она его видела? Ах, это же доктор, к которому они ходили с покойным отцом, когда ее мучила малярия… Отец отвечал на вопросы, будто болеет не дочь, а он. Иногда отец говорил совсем не то, что следовало, но Фарида молчала, сидела с опущенной головой, с тревогой ждала: вот-вот начнется приступ — и она свалится. С такой же тревогой она ждала и сейчас решения судьи.
Кат подействовал на Исмаила нужным образом. Судья полностью ощутил теперь, что он вершитель судеб, конечная истина в его руках, как и набор способов загнать подсудимого в тупик, в ловушку, сделать так, чтобы он запутался в собственных показаниях и сам же возвел на себя поклеп.
Исмаил, бросив взгляд на Фариду, вспомнил смешной случай, когда недавно он был приглашен на свадьбу скреплять брачный союз. Американец решил жениться на мусульманке, которая, кстати, была похожа на подсудимую. Жених не знал, что в таких случаях надо принять ислам, перейти в веру своей невесты. Исмаил не мог не напомнить жениху об этом, что вызвало у присутствующих веселое оживление. Американцу было не до шуток. Он бледнел, потел, дергался, не знал, как быть.
Исмаилу жалко стало его: «Чего испугались? Это же не кровопускание». — «Я понимаю, но перед самой свадьбой…» Американец бросал по сторонам тревожные взгляды, искал поддержки, глазами просил выручить его из беды, поручиться за него, убедить судью, что он потом примет ислам, будет исправным мусульманином, хотя и атеист. Но только не сейчас.
Опытный Исмаил понял причину испуга жениха, решившего, что его немедленно подвергнут обряду обрезания, как это принято у мусульман, и поспешил сказать: «Перейти в мусульманскую веру проще простого. У христиан требуют рекомендации от двух верующих, а у нас скажи фразу на арабском языке: «Нету бога, кроме аллаха, и Мухаммед — посланник аллаха», — и все. Ты мусульманин. Разве это трудно?»
Друзья жениха и он сам с облегчением вздохнули и засмеялись, а еще больше они смеялись над усилиями американца, когда тот с трудом одолевал арабскую фонетику, хотя в фразе почти нет трудных звуков. Случай развеселил гостей. И сейчас судья чуть не засмеялся.
Если тогда Исмаилу удалось уладить дело с омусульманиванием американца, то сегодняшнюю «птичку» заманить в силки ничего не стоит: бросить несколько зерен — и готово, а из ловушки дорога одна — в тюрьму.
Фарида помнит, словно это было вчера, день, когда мать ушла к соседке толочь в ступе просо и прибежала домой, задыхаясь, чуть не потеряв по дороге кувшин с зерном.
— Фарида, скорей иди сюда! Подопри ворота палкой, да понадежней! — За матерью будто гналась свора псов.
Фарида обежала весь двор, нашла палку и отдала ее матери. В ту же минуту во дворе показались Шаукат и Абд Ур-Разак. Салуа воинственно приподняла увесистую палку, но грозный вид ее был смешон: разве Шауката запугаешь палкой! Златоуст, он словами обезоружит даже мужчину, вооруженного джамбией — кривым кинжалом, с которым не расстаются аскеры. Фарида, увидев парней, мигом исчезла, будто ее и не было во дворе.
— Ассаламу алейкум, Салуа! — Шаукат, улыбаясь, шагнул к хозяйке. — О, я вижу, ты с палкой. Не полуденный ли сон своего благоверного охраняешь? Смотрите, какая жена! А? Тот, кто первым сказал: «Погляди на мать, прежде чем жениться на дочери», — клянусь, сказал мудро.
Салуа покраснела, ей стало немного стыдно, и она не знала, куда теперь деть эту злополучную палку.
— Проходите в тень. — Она не узнала собственного голоса, так он смягчился. — Сегодня Жара неслыханная, положи в песок яйца — испекутся. А тут от собак спасения нет, забредут — все из кухни вытащат. Имеешь собаку — корми, но многие забыли эту заповедь аллаха… — Салуа старалась отвести от себя подозрения.
Молодые люди сделали вид, что поверили.
— Сахиб не проснулся? — почтительно поинтересовался Шаукат.
Салуа не успела ответить, потому что на пороге появился сам Омар и уставился на парней удивленными заспанными глазами, словно видел их впервые. Шаукат, однако, бывал в его доме прежде: он заходил, если Фарида пропускала занятия, выяснял, в чем дело, просил, чтобы девочку не так часто отрывали от учебы домашней работой.
— Отстанет — трудно будет догнать класс, хоть она и очень понятливая.
Омар ссылался тогда на свою болезнь, на занятость жены и обещал, что дочь будет исправно ходить в школу. Выходило, что учитель был больше заинтересован в судьбе ученицы, чем ее родители.