Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
Спектакль закончился, медленно опускался занавес, закрывая сцену. И тут поднялась ошеломляющая буря аплодисментов, хотя и не все поправилось в опере, некоторые находили, что вообще поторопились ставить эту оперу в России, что она менее звучна и красива, чем опера Гуно, но Шаляпин потряс всех. Да, в опере Бойто, по сравнению с «Фаустом» Гуно, мало что нового. «Пролог на небе» да встреча Фауста с Еленой, которую Бойто ввел лишь затем, чтобы Фауст в конце мог сказать: «Вкусил я любовь чистой девы, вкусил и богини любовь», — вот и все, что нового у Бойто. В остальном все сцены следуют по партитуре Гуно. Естественно, музыка — совсем иная, нет тех красивых мелодий, что пленяют у Гуно. Но действие развивается интересно,
«Публика аплодировала бенефицианту и заставляла его выходить бесконечное число раз на вызовы», — писал репортер «Московских ведомостей» об этом бенефисе. А в антрактах Шаляпину подносили подарки…
На бенефисном банкете в ресторане Тестова Горький вручил Федору Шаляпину адрес от друзей-писателей, в котором высказана признательность передовой России талантливому ее сыну за воскрешение ее художественных традиций. Вот он, этот адрес, и эти слова:
«Федор Иванович!
Могучими шагами великана ты поднялся на вершину жизни из темных глубин ее, где люди задыхаются в грязи и трудовом поту. Для тех, что слишком сыты, для хозяев жизни, чьи наслаждения оплачиваются ценою тяжелого труда и рабских унижений миллионов людей, ты принес в своей душе великий талант — свободный дар грабителям от ограбленных. Ты как бы говоришь людям: «Смотрите! Вот я пришел оттуда, со дна жизни, из среды задавленной трудом массы народной, у которой все взято и ничего ей взамен не дано! И вот вам, отнимающим у нее и гроши, она, в моем лице, свободно дает неисчислимые богатства таланта моего! Наслаждайтесь и смотрите, сколько духовной силы, сколько ума и чувств скрыто там, в глубине жизни!
Наслаждайтесь и подумайте — что может быть с вами, если проснется в народе мощь его души, и он буйно ринется вверх к вам, и потребует от вас признания за ним его человеческих прав и грозно скажет всем: «Хозяин жизни тот, кто трудится!»
Федор Иванович!
Для тысяч тех пресыщенных людей, которые наслаждаются твоей игрой, ты — голос, артист, забава, ты для них — не больше; для нас — немногих — ты доказательство духовного богатства нашей родной страны. Когда мы видим, слушаем тебя, в душе каждого из нас разгорается ярким огнем святая вера в мощь и силу русского человека. Нам больно видеть тебя слугой пресыщенных, но мы сами скованы цепью той же необходимости, которая заставляет тебя отдавать свой талант чужим тебе людям. Во все времена роковым несчастьем художника была отдаленность от парода, который поэтому именно до сей поры все еще не знает, что искусство так же нужно душе человека, как и хлеб его телу: всегда художники и артисты зависели от богатых, для которых искусство только пряность.
Но уже скоро это несчастье отойдет от нас в темные области прошлого, ибо масса народная, выросшая духовно, поднимается все выше и выше!
Мы смотрим на тебя как на глашатая о силе русского народа, как на человека, который, опередив сотни талантов будущего, пришел к нам укрепить пашу веру в душу нашего народа, полную творческих сил.
Иди же, богатырь, все вперед и выше!
Славное, могучее детище горячо любимой родины, — привет тебе!»
В этот день было высказано много прекрасных слов по адресу Федора Шаляпина.
Это было не простое подведение итогов определенного периода жизни артиста, это было завершение восхождения на художественный Олимп. И началом триумфального шествования по планете. Во всех уголках земного шара услышали голос Шаляпина и восхитились гением русского самородка. Конец Восхождения и начало Триумфа. Кончался 1902 год, впереди была целая жизнь, полная любви, ненависти, новых взлетов и драматических переживаний.
1977–1986
Конец первой книги
Послесловие к первой книге
После публикации первых четырех частей «Восхождения» в журнале «Москва» (1983, № 9–10) я получил множество писем, в которых неравнодушные читатели заинтересованно отнеслись к этому повествованию, высказывали пожелания, спрашивали, поддерживали автора, упрекали за неточности, обвиняли, хвалили, ругали, возводили напраслину… Ну, в частности, всерьез утверждали, что автор, дескать, не знает, что Качалов — это псевдоним, а настоящая фамилия артиста — Шверубович. Были и другие замечания на том же уровне, и опровергать их — задача неблагодарная. Из Рима поддержал мою публикацию Федор Федорович Шаляпин, два письма которого дороги мне; из Москвы — Сергей Баруздин; из Кишинева — Ион Чобану… И за поддержку, и за критические замечания — спасибо. За этим разноречивым потоком мнений нельзя было не почувствовать большого интереса к судьбе великого русского актера. И этот читательский интерес заставил продолжать работу над биографией Шаляпина…
«Восхождение» относится к жанру беллетризованных биографий. Некоторые писатели подобного рода сочинения называют историческими романами, другие — биографическими романами, сначала я обозначил жанр своего сочинения как документальное повествование, подчеркивая тем самым, что в основе моего повествования лежит документ, но теперь, спустя много лет, отношу свое сочинение к биографическим романам, потому что в повествовании большую роль играет и вымысел, и домысел.
Без этого невозможна реконструкция прошедшей жизни. Что же служило источниками этой книги о Федоре Шаляпине?
Не утихает огромный, подавляющий, можно сказать, интерес к документу. Читают мемуары, расхватывают письма в книжных магазинах, кому бы они ни принадлежали — великим композиторам, замечательным художникам или простым людям, жившим давно или недавно и удостоившимся публикации: в письмах, и мемуарах предстает всамделишный, невыдуманный мир.
Огромен и интерес к литературе, в которой возникает «образ через документ» (П. Палиевский). Но именно об этой литературе, многочисленной и разнообразной, возникает множество кривотолков.
Особые страсти кипят вокруг беллетризованной биографии и политического романа, которые просто невозможны без использования документа. Беллетризованную биографию могут отнести к разряду научной монографии, а уж после этого автора можно легко и просто подвергнуть ужасающему разгрому, а в политическом романе начинают отыскивать совпадения с мемуарными, газетными и другими источниками.
Не раз приходилось читать в журналах или слышать с высоких трибун разносные суждения о тех или иных произведениях только потому, что критики смешивают жанры. Видимо, документальная литература еще не получила своего теоретического осмысления, отсюда и возникают недоразумения в нашей литературной практике.
Возник, сложился — независимо от того, правится это кому-то или нет, — совершенно особый жанр, жанр беллетризованной биографии. Он обладает широким спектром возможностей, что доказывают десятки, сотни книг, выходящих в сериях «Жизнь замечательных людей», «Пламенные революционеры», «Жизнь в искусстве» и др., вторгается в «чистую» прозу под именем «политического романа», наконец, соединяется с другими видами словесного искусства, например под названием «роман-эссе». Об этом жанре пишутся десятки статей и выходят первые монографии (укажу хотя бы на книгу Д. Жукова «Биография биографии»), он вызывает повышенный и обостренный интерес у читателей. Это и понятно. Читателю сегодня не так уж важно, что думает писатель по тому или иному поводу. Ему гораздо важнее, как было на самом деле.