Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
Как всегда, Мамонтов неожиданно заторопился, еще раз быстро взглянул на эскизы и, удовлетворенно хмыкнув, сказал:
— Костенька, я сейчас занят и ничего не буду говорить обо всем этом. — Он кивнул на эскизы. — А вы, как только закончите работать, поезжайте к Кюба. Я туда приеду завтракать. Сейчас мне не до театра… Важное заседание.
И действительно, через час, выходя из квартиры, Коровин заметил в конторе каких-то серьезных людей — они сосредоточенно рассматривали большие бухгалтерские книги, что-то подсчитывали на счетах и записывали в такие же толстые книги. «Как это все не похоже на то, что делаю я с Мамонтовым. На театр, на оперу. Как это он совмещает!» — подумал Коровин.
На Большой Морской, в известном в Петербурге ресторане, уже собирались деловые люди, чтобы во время завтрака обсудить свои очередные дела. Савва Иванович обычно за завтраком занимался делами Частной оперы. Здесь он отдыхал от многочисленных дел по управлению заводами и строительством железных дорог. Вот и на этот раз он пригласил дирижера Труффи, баритона Малинина, баса Чернова.
Коровин привычно занял свободное место и прислушался к разговору. И сразу понял, что речь идет о Шаляпине.
— Этот трудный человек Шаляпин подписал контракт с Мариинским театром. Я давно хотел, Савва Иванович, чтобы вы его послушали. Вот он слышал его, — кивнул Труффи на Коровина.
— Да, слышал, — сказал Коровин. — Голос свободный, необычайный. Я никогда не слыхал такого. А сам худой, длинный, похож не то на финна, не то на семинариста. А глаза светлые, сердитые. Хороша фигура для костюма. Но костюм Мефистофеля на нем был ужасный — совсем не впору. Движения резкие, угловатые и малоестественные.
— В чем это выражалось?
— Он не знал, куда деть руки! Но тембр его голоса необычайной красоты. И какой-то грозной мощи. Может со временем стать замечательным артистом. Стоило бы им заняться, Савва Иванович.
— Все, договорились. Я тоже слушал его в Панаевском. Сейчас я спешу. А дня через два-три приведите его в контору, я хочу его послушать, еще раз проверить свои впечатления.
Перед отъездом в Москву, дня через три после описанных событий, Савва Иванович Мамонтов снова зашел к Коровину и на этот раз внимательно просмотрел сделанные художником новые эскизы.
— Вы слушали Шаляпина, Савва Иванович?
— Да. И не только прослушал, но и поговорил с ним.
— И какое у вас впечатление?
— Да, это настоящая сила. Какой голос! Репертуара, говорит, нет. Но поет!.. В консерватории не учился, хорист, певчий. А кто знает, не сам ли он консерватория? Вы заметили, Костенька, какая свобода, когда поет… — Мамонтов досадливо махнул рукой. — Вот, все мне говорят — поздно. Что сейчас поделаешь, когда он контракт подписал с императорской оперой? Как его оттуда возьмешь? Да мне и неудобно. Одно только можно предположить, что ему там петь не дадут, пожалуй. Ведь он, говорят, с норовом. Ссорится со всеми.
— Говорят, гуляка. А у нас он бы развернулся…
Мамонтов, зашедший к Коровину на минутку, увлекся своими мыслями, размечтался.
— Вы не опоздаете? — спросил Коровин.
— Мы бы с вами поставили для него «Вражью силу» и «Юдифь» Серова. «Псковитянку» Римского-Корсакова, «Князя Игоря» Бородина, — не обращая внимания на вопрос Коровина, говорил Савва Иванович. — А какой Владимир Галицкий был бы у нас!..
— Вы не опоздаете на поезд-то, Савва Иванович? — снова спросил Коровин.
Мамонтов посмотрел на часы.
— Да уж и опоздал, так размечтался. Вот и всегда так, займешься делами оперы, более серьезные дела упустишь. Ну что теперь горевать об этом. Может, сегодня и поговорим с ним?
— Да я и адреса его не знаю. Где его искать-то?
— Надо послать за Труффи и Малининым. Пускай найдут его.
— А если они заняты в Панаевском театре?
— Ничего тогда не поделаешь…
Но оказалось, что Труффи и Малинин были свободны в этот вечер. И все вчетвером отправились на Охту, где Шаляпин снимал комнату. Извозчик быстро домчал их.
Остановились около двухэтажного деревянного дома. Поднялись на второй этаж, где, по словам Труффи, жил Федор, постучали в дверь. На стук вышел рыжий сердитый человек, который и оказался хозяином.
— Федор Шаляпин дома? — спросил Труффи.
— Нет его дома, — подозрительно глядя исподлобья, ответил хозяин.
— А где же он, не знаете ли? — спросил Мамонтов.
— Да его уж больше недели нет. Черт его знает, где он шляется. Второй месяц не платит. Дает рублевку. Тоже — жилец! Приедет — орет. Тоже и приятели у него, такие же все беспутные. Пьяницы все, актеры. Не заплатит — к мировому подам и вышибу. Может, служба у вас есть какая для него? Так оставьте записку.
— Есть служба для него, отец, есть…
Мамонтов зашел в коридор, при свете коптящейся лампы написал Шаляпину записку.
Константин Коровин, увидев, что дверь в комнату Шаляпина открыта, заглянул в нее. Комната поразила его своей убогостью: узкая неубранная кровать со смятой подушкой. Стол. На нем в беспорядке валялись ноты. Листки нот пылились и на полу. А рядом с нотами — пивные бутылки.
Мамонтов вошел в комнату и положил на стол записку, в которой извещал Шаляпина о том, что, если у него найдется время сегодня вечером, пусть зайдет в ресторан Павато поужинать вместе с ним, Мамонтовым, и его друзьями.
Но в тот вечер так и не суждено было Мамонтову и его друзьям встретиться с Федором Шаляпиным.
Глава двенадцатая
Дебют в Мариинском
5 апреля 1895 года Федор Шаляпин пришел в Мариинский театр задолго до спектакля; сегодня ему предстояло дебютировать в роли Мефистофеля. Вроде бы ничего особенного, роль была привычной. Сколько уж раз в Тифлисской опере и Панаевском театре он не без успеха исполнял ее. А вот пришел срок дебюта в Мариинском театре, и он испытывал гнетущее чувство робости перед началом спектакля.