Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
— А-а, заходи, заходи, я пришел пораньше. Сегодня ответственный день, нужно подготовиться к спектаклю, говорят, будет кто-то из царской фамилии. Уже и Фигнеры приехали, а это с ними бывает нечасто…
Михаил Михайлович Корякин вовсе не был похож на артиста, скорее на профессора университета или на преуспевающего врача. Длинные, зачесанные назад волосы, борода лопатой, золотые очки, черная пиджачная пара и умеренная полнота — все это придавало Корякину солидный, ученый вид. И действительно, как узнал Шаляпин, Михаил Михайлович учился на медицинском факультете Московского университета, но параллельно поступил в консерваторию.
Тяга к искусству победила, и Корякин был принят в Мариинский как раз тогда, когда сошел со сцены знаменитый бас профундо Васильев Первый. Корякин, обладавший таким же фундаментальным басом, вскоре заменил его во всех партиях. Шаляпин слушал Корякина, который иной раз издавал звуки, способные заглушить и сирену океанского парохода, и всегда поражался мощи
Федор Шаляпин смотрел на Михаила Михайловича, который сидел за своим гримировальным столиком. «Нет, это не Марсель, — подумал Шаляпин, глядя на Корякина, — а все тот же добрейший Михаил Михайлович, тот же нос картошкой, простодушные глаза, те же зачесанные назад волосы… Ничего не изменилось в его облике, даже борода лопатой так и осталась… А ведь играет он человека совсем другого типа, француза шестнадцатого века. Так что же значит играть на оперной сцене? Ведь Михаил Михайлович — один из лучших солистов Мариинского театра…»
Шаляпин часто задавал себе этот вопрос и никак не мог найти ответа. Он много думал над исполнительским мастерством солистов Мариинского театра, сравнивал между собой прославленных артистов и приходил к выводу, что и те, кто ничего не выражают своим голосом, и те, кто пользуются славой как актеры, психологически наполняющие свою роль, имеют одинаковый успех у публики. Безголосые не могут пользоваться успехом в опере, но они пользуются, если играют. Но и время костюмированного концерта в опере тоже проходило, одними голосовыми данными уже ничего не добьешься… Так что же делать?..
Спектакль вскоре должен был начать свое стремительное действие, и Шаляпин, понимая состояние Михаила Михайловича, покинул уборную и занял свое место в ложе. Господи, как он хотел бы выйти на эту сцену…
Занавес медленно стал подниматься, и зрители вскоре оказались вовлеченными в трагические события религиозных противоречий. Вот Фигнер — Рауль, изящный, легкий в движениях, встречается с графом Невером — Яковлевым, высоким, красивым, благородным, и его друзьями. Рауль искренне и доверчиво признается новым друзьям, что он взволнован встречей с прекрасной незнакомкой: «Все в ней восторг, все вдохновенье: и мрамор плеч, и шелк кудрей». И столько нежной искренности, подлинной зарождающейся страсти прозвучало в голосе Фигнера, что Шаляпин каждому слову и каждому жесту верил, сам проникаясь неподдельностью происходящего. Каждое слово доходило до сердца. Настолько была отработана дикция артиста, настолько была выразительна фразировка, что трепет первого чувства, с которым появился на сцене Рауль, передался Шаляпину и всем присутствующим, следившим за происходящим завороженно. Непосредственность, чистота первого чувства сменяется тревогой, сомнениями, подозрениями, которые начинают раздирать душу молодого героя. И на глазах зрителей Рауль превращается в сильного в своей непреклонности человека, твердо знающего, что ему делать. Верность и стремление к подвигу руководят его поступками. Шаляпин поражался способности создавать героический образ в развитии, умению заставлять зрителей сопереживать происходящей борьбе во всех драматических ситуациях и столкновениях… А вот Яковлев — граф Невер — отказывается от участия в избиении безоружных гугенотов в Варфоломеевскую ночь. И как они, Фигнер и Яковлев, великолепно передают характеры благородных рыцарей, сколько чувства в каждом движении и жесте, в интонации и даже повороте головы… И костюмы сидят на них, будто они каждый день их носят… Как свободно и легко они передвигаются по сцене, а манера кланяться, снимать шляпу создает колорит того времени… И как хорош был Яковлев, бросающий сломанную им самим шпагу к ногам фанатика Сен-Бри — Стравинского… Буря восторгов, гром аплодисментов, какая-то неповторимая атмосфера наэлектризованности сопровождали весь спектакль. Бывало так, что Направник не мог вести оркестр дальше: разбушевавшаяся публика заглушала музыку… Такого Шаляпин еще не испытывал в своей жизни, бывали вызовы, однажды даже пришлось повторить в «Фаусте» «Заклинание цветов», к его искреннему удивлению, но такое… Мравина, Яковлев, Медея и Николай Фигнер, Корякин, Стравинский — все они были певцами-актерами, тонко владевшими в своем исполнении средствами музыкального и драматического выражения душевных переживаний, поражали своей страстностью, высокой одухотворенностью, могучим темпераментом, способным заражать, увлекать, вести за собой… Нет, одним пением сейчас не обойдешься…
Последние аккорды оркестра потонули в бушующем потоке аплодисментов. Не было равнодушных, ураган возгласов, крики, истерические взвизгивания, даже первые ряды, блестевшие лысинами действительных тайных и статских советников, генеральскими аксельбантами, сменили свою обычную холодность и чопорность на искренние восторги.
Возвращаясь к себе в опостылевшую грязную комнатенку в двухэтажном домике на Охте, Федор Шаляпин снова и снова в своих мыслях обращался к предстоящим испытаниям в Мариинском театре. Непростое дело покорить Направника и дирекцию прославленного театра, который в одном спектакле может собрать таких солистов!
Это омрачало его раздумья, но тут же он начинал перебирать в памяти всех слышанных им басов театра и веселел: нет, Стравинский, Корякин, Чернов, Шаронов, Фрей, Серебряков, Майборода, Поляков, Климов не могут конкурировать с ним, одни по причине возраста, другие ничуть, по его мнению, не выделялись своими голосовыми и актерскими данными, с ними можно и потягаться силами, так что… Вот если бы Корякина и Стравинского слить в одно целое, получился бы великий актер-певец… У одного голос, но все его герои на одно лицо, другой разнообразен в игре, гриме, одежде, а голосовые данные невелики. Так вот бывает в жизни.
Михаил Михайлович рассказывал Шаляпину о Федоре Игнатьевиче Стравинском, который так же, как и Николай Фигнер, Иван Алчевский, Леонид Яковлев, сам Корякин и многие другие его современники, вовсе и не думал об оперном театре. Он закончил юридический факультет Киевского университета и мечтал о карьере адвоката. Но под нажимом друзей и покровителей Федор Стравинский поступил в консерваторию и стал учеником знаменитого Эверарди. И вот, начиная с апреля 1876 года, Федор Стравинский успешно выступает в Мариинском театре. Правда, ему больше пятидесяти лет, долго ли ему еще осталось петь. Но каков Сен-Бри, как великолепно он играет твердого, мрачного фанатичного католика, который ни перед чем не отступит для достижения своей кровавой цели в ужасную Варфоломеевскую ночь…
И перед Шаляпиным возникла вся эта сцена… Стравинский всегда был хорош, и в роли Мефистофеля, и Фарлафа, и Ивана Сусанина, но здесь он был просто великолепен. Высокий, прямой, в черном костюме, в высоких сапогах со шпорами, с длинной шпагой. Беспощадно суровые глаза, резкое, волевое лицо, бородка клином и коротко остриженные волосы, скупые, продуманные жесты, манера кланяться, ходить, смотреть — все выдавало в нем характер властный, привыкший повелевать… С какой силой он произнес фразу: «У Карла есть враги…» — всего четыре слова, а все бинокли устремились туда, на левую сторону сцены, где он сидел на небольшом диване. А рядом с ним его зять Невер с Валентиной, посредине сцены, полукругом, расположились его преданные друзья, готовые идти за ним хоть в огонь и в воду… Он-то был уверен, что и граф Невер пойдет с ним убивать безоружных гугенотов. Он так был уверен в себе… Отметает все сомнения, когда один из его приближенных спрашивает: «Но кто убивать их повелел?» Наивный вопрос младенца. «Бог», — беспощадно отвечает Сен-Бри. «А кто же их убьет?» — последовал новый вопрос. И столь же сурово и бескомпромиссно ответил Сен-Бри: «Мы»…
Да, суров и беспощаден Стравинский в этой роли… Уверенностью дышит каждая его фраза, волю Бога осуществляют Сен-Бри и его приспешники. Только католики — подлинные слуги Бога, все же другие должны погибнуть… Но тут произошло замешательство: Невер не согласен убивать сонных и безоружных, он готов с ними сразиться в поединке. Нет, он ломает шпагу… Как великолепно это делает Яковлев, как он красив в своих жестах, позах… «Вот бы мне так научиться двигаться по сцене, как Стравинский и Яковлев…» И в этот момент гнев судорогами проходит по лицу Стравинского. Как может зять идти против всесильного тестя? Незамедлительно следуют три властных удара в ладоши, появляется стража. Невер арестован. Сен-Бри отдает приказ за приказом — все должны четко знать, что делать в эту ночь… «Наконец с Оксерруа раздается звон… тогда для гугенотов настанет страшный час…» — произносит Шаляпин заключительную фразу этих наставлений, и самому становится жутко, так ясно представил себе последовавшее в эту ночь, если такие, как Сен-Бри — Стравинский, руководили избиением гугенотов. Поразительно, как он умеет произносить каждое слово, столько выразительности и экспрессии несет его богатая интонация!.. И вот сцена опустела, вроде бы все кончилось… Но нет, он по-прежнему играет, играет выразительно в своем молчании… С каким чувством правоты и достоинства склоняется он перед патером, обнажает шпагу и протягивает ее для благословения, смиренно целует ее, гордо вкладывает в ножны и, полный достоинства, удаляется исполнить свой долг. Вроде бы роль и невелика, во втором и третьем акте Сен-Бри произносит всего лишь несколько фраз, но вот здесь, в четвертом акте, эта сцена выдвигает его в число главных действующих лиц. И следующая сцена даже чуть-чуть проигрывает, хотя в ней действуют Рауль и Валентина, выясняя свои любовные отношения. Уж слишком велико впечатление от игры Стравинского. Пожалуй, не менее прекрасна игра Николая Фигнера и Медеи, полна такой же обдуманной экспрессии и выразительности, полна огненного темперамента и страсти. Как хорошо бы вместе с ними играть и петь на сцене Мариинского театра… Ах, мечты, мечты!.. Сбудутся ли?..