Восхождение язычника

Ветер легче облаков, он не ведает оков.

Я прислонился к дереву и попытался отдышаться, чертовы четыреста метров дались тяжело. Даже смешно, раньше бы и не обратил внимания. А сейчас запыхался, и идти тяжело, не то что бежать. Приклад ружья впился в бок, напоминая о том, что хватит отдыхать, время не ждет.

Раздался лай собаки, а после звук выстрела и уже визг, полный боли, а после еще один — и тишина.

— Вот суки, Тоньку-то за что? Она безобидная, только лаять и может, «Гринписа» на вас нет, живодеры.

До лагеря, значит, добрались, скоро и здесь будут. Интересно, сколько народа там, четверо или двое, если двое, есть шансы. Разделятся: один в одну сторону, другой в другую. И шансы повысятся, что следы пропустят. Из лагеря четыре пути, назад вы не пойдете, вы оттуда пришли, слева река, где как раз я и мыл золотишко, берега крутые, хоть и пологий спуск рядом, но глубина большая, да и течение сильное, должны понять, что я туда не сунусь. Правда, и следов моих там много, натоптал, но они все в лагерь ведут.

Откинувшись от дерева, я захромал, аккуратно ставя негнущуюся ногу, стараясь оглядываться и подмечать любые изменения. Да, бегун я так себе, а точнее, и вовсе не бегун. Полтора километра — и выйти к реке, там каменистые пляжи, да и дно такое же. Течение слабое, и глубина небольшая, доковыляю и все, я ушел. Потом из тайги надо будет выбраться, но это позже.

— Вон он, — услышал я крик, и рядом в дерево ударила пуля, в меня же прилетела только щепа.

Вот засранец, я нырнул за дерево. Ты сначала стреляй, потом ори, дурак громкий, хотя, если бы не ты, хрен бы я вас услышал и успел уйти. Тихонько выглянув, я увидел, что один опустил ружье вниз, а рядом второй схватил его за руки и что-то выговаривал, показывая в мою сторону, причем весьма зло и экспрессивно.

О, точно живым взять задумали. А что, я явно что-то да намыл, и они это хотят получить, и если получится взять меня живым, я парень добрый, обязательно поделюсь, особенно если начать пластать меня на куски. Почему бы и нет, деньги лишними не бывают. Откуда только вы, охотнички, взялись-то на мою голову? Я же все проверял, нет тут рядом ничего, единственное… А, сука, вы, наверно, по реке на технике идете, выворачивая все русло. А вас отправляют вперед все проверить или еще куда.

Тихонько я поднял ружье и прицелился в того, что по мне стрелял.

Бах! Раздался крик, и мужик, держась за ногу, рухнул, другой же ушел в сторону.

— Мда уж, — попал, правда, не туда: целился в пузо, угодил в ногу. Но и так сойдет. Прицел, что ли, сбился, надо будет учитывать. Надо поторапливаться.

— Ах ты ж п…с, я тебе глаз на жопу натяну! Сволочь! Урод! — раздавались крики раненого.

Какой ты голосистый, все не заткнешься, будь потише, думать мешаешь, хотя, если бы не ты, черта с два я бы от речки смог уйти. Я издалека вас услышал, так что ладно, кричи сколько влезет.

Их все-таки четверо, иначе бы по двое не ходили, хреново. Сейчас еще двойка подойдет, один будет меня держать на мушке, иногда шугая, а двое пойдут в обход, может, с одного бока, может, с другого, а какая разница. Меня прижмут и задавят. Надо сейчас пытаться вырваться, пока есть

шанс.

Выглянув из-за дерева, я прицелился в сторону, откуда шли крики и ругань в мой адрес, и нажал спусковую скобу, грянул выстрел — и, не дожидаясь ответной реакции, я шмыгнул за другое дерево, стараясь пригнуться.

Твою мать, как неудобно-то с негнущейся ногой. Заработал на операцию, ага, а начиналось-то все красиво и легко. Сколько там у меня в тайничке золота, килограмма три, и всего за два месяца. Эх, три-четыре года — и я собрал бы сумму, может быть, и раньше, только сезоны короткие, да и не выдержишь все время в холодной воде. Всего-то двадцать миллионов, тьфу, семечки.

О, впереди речку слышно.

“Бах!” — стеганул выстрел по моим ушам. Удар в поясницу, боль — и я лечу на землю.

Овраг — и скатываюсь на самое дно, корни обдирают тело, больно шевелиться.

Вкус крови во рту, все, добегался. Накопил на операцию с целителями. Ля, какая прелесть.

Из-под крон зеленых деревьев я вижу голубое небо с белыми воздушными облаками, какое оно красивое.

Ветер легче облаков, ветер, ты куда меня несешь?

— Куда он делся, он не мог уйти, я же видел, что попал.

— Заглохни, баклан! Вон кровь, здесь где-то шухарится бажбан, аккуратно, не хватало еще маслину поймать.

— Вон он, в овраге валяется. — указал один из голосов.

Я голову не могу повернуть, хорошо хоть, правая рука работает, плохо, хреново, но работает.

— Что же ты от нас бегаешь, а, бажбан, нет чтобы проявить уважение? Много золотишка-то намыл, давай делись с честными людьми, тебе оно уже не надо, а нам пригодится, — раздался веселый смех.

Перед глазами все плывет, только силуэты вижу. Вот и все, вот и все!

— Ну, где? Только сказки нам не рассказывай, видели мы твой лагерь, сколько ты здесь, три-четыре месяца. Где золото, тварь? — И меня пнули, прострелила боль. Еле сдержал крик. Твари, какие же вы твари, нелюди.

Раз.

— От… отс… — не могу говорить, только какой-то сип, боль, все как в тумане.

— Что он там базлает, ни хрена не слышно.

Два.

Один из силуэтов нагнулся.

Три.

— Ну, говори, где золотишко-то?

— От… Отс… Отсоси, — я наконец-то смог ответить.

Четыре.

— Да он издевается, черт помойный, над нами.

Рука уже почти не слушается, но все-таки смог разжать пальцы и немного вперед по земле катнуть предмет с ребристой поверхностью, именуемый в народе лимонка или граната Ф1.

Пять.

— Черт сука, а-а-а.

Бах, боль, темнота.

Европа, Саксония, 9-й век от Р.Х.

Айкен пробирался по утреннему бору. Не чащоба, конечно, но и редколесьем назвать его не мог.

В мыслях же он думал о деньгах, которые ему заплатил жрец мертвого бога христиан, или как их там называли, ему до этого дела не было. Главное теперь то, что, несмотря на засуху, он сможет купить зерна для всей своей семьи, еще и с соседями поделится. Не в голод зиму встретить.