Восхождение
Шрифт:
Легкий и порывистый, выбегаю на улицу. Люди вокруг также спешат на работу. Ох, лучше бы сейчас никому на моем пути не попадаться 3/4 смету, сомну, раскатаю! Удовлетворенно наблюдаю, как пешеходы отскакивают от меня в стороны, предчувствуя разрушительные последствия столкновения со мной. Правильно, ребята. Сегодня мой день. Я сегодня в форме!
Последним заскакиваю в автобус, чтобы выйти первым. Ну, что там, водила, почему не едем? Оказывается, следом за мной чьи-то сердобольные руки подсаживают старушку. Она зажата между мной и закрытой дверью. Упираюсь руками в верхнюю панель, что над дверными створками, отжимаю навалившийся на меня сзади пассажиропоток. Сзади кто-то крякает, кто-то пищит, но зато между мной и дверью появляется пространство, в котором уже свободно располагается старушка. Вот она даже сумела поднять ко мне сморщенное личико
Про себя думаю, что же тебе, старая, в самый «час пик» дома не сидится. Что такое может у тебя случиться, чтобы висеть на подножке. Сидела бы дома, переждала бы, пока трудящиеся на вахту заступят, а уж потом топала бы по своим делишкам. Эх, ты, глупая, старая калоша…
На повороте меня бросает и крепко впечатывает в дверь. Лбом чуть не выдавливаю стекло. А где же бабка? А-а-а тут она 3/4 присела пониже и улыбается… На остановке бабушка как ни в чем не бывало спокойно сходит, а мне чуть ноги не переламывают, едва удерживаюсь за поручень, а то опрокинули бы и затоптали, как стадо бизонов.
Иду к конторе, чувствую, что от утренней бодрости во мне и следа не осталось. Даже покачивать стало из стороны в сторону. Вот ведь невезение! А я уж запланировал сегодня горы свернуть. Что-то разом сломалось. А все из-за тебя, старая!.. Как выругался мысленно 3/4 так сразу громко и неудержимо чихнул. Во время чихания, как известно, скорость потока воздуха, исходящего из носоглотки, почти равна скорости звука, вот этим ураганом, наверное, из меня выдувает все мое здоровье… вместе с мозгами. В диспетчерской сажусь на стул, прислушиваюсь к себе изнутри и делаю печальный вывод 3/4 заболел. Ни с того, ни с сего…
Автоматически делаю заявки раздражающе молодой диспетчерше, выслушиваю указания шефа (физиономия у него красная, здоровая, как у мужика выскочившего из бани; голос громкий, в силе; движения мощные, широкие…). Насилу дожидаюсь своего Васю. Вот он лихо разворачивается во дворе, подъезжает кабиной ближе к ступенькам, требовательно гудит. Кабина его «Камаза» сверкает чистым красным лаком. Выхожу, шаркаю по-старушечьи со ступеньки на ступеньку. Ругая конструктора, с трудом забираюсь на мелкую, до ужаса мелкую, высокую и неудобную подножку. Подтягиваясь и акробатически изгибаясь всем корпусом, всовываю свое грузное тело в кабину. Гляжу вниз, под колесо, от высоты кружится голова, рывком закрываю дверь. Вот это да… Вася что-то кричит, физиономия здоровая такая… Да чего ему не быть здоровым, он же ведь на воздухе…
По дороге на объект несколько раз засыпаю. Просыпаясь, долго не могу понять, где я и что здесь делаю. Вася своим веселым рассказом возвращает мне память. Но снова впадаю в забытье. На объекте к Васиному ужасу и великой радости бригадира отдаю ему машину, сам запираюсь в своей будке и падаю на лавку. Провал.
Просыпаюсь весь в поту, меня мутит и трясет. Сознание мое работает пунктирно: то оно есть, то выпадает. Как же сегодня до конца дня доработать? Хоть бы никто не пришел… Только подумал, как с шумом и грохотом врывается Александр Никитович. Физиономия здоровая, сытая, движения уверенные, голос громкий. Да чего ему, он тоже на воздухе… Я выражаю ему дряблое почтение, чувствуя, что работа с заказчиком у меня сегодня не получится. Понимает это и Никитович, здоровый как бык… Предлагает опохмелиться. Пробую ему пояснить, что я в этом не нуждаюсь, но он уже развивает идею, настроение у него приподнятое, а значит надо бы его еще приподнять до немыслимых и недостижимых разуму высот. Вызвал он кранового и послал за «белым». Тот понесся, лось здоровый, на всех парах к своей знакомой продавщице. Куда бы от них скрыться? Демонстративно ложусь на лавку и сказываюсь больным. Не тут-то было… то им стаканы нужны, то про закуску забыли, изуверы, здоровые, на воздухе, понимаешь, чего им будет, если на воздухе…
…Иду по знакомой улице, утопающей в громадных цветах. Их розовые, белые и пурпурные соцветия благоухают не так, как на юге, одурманивая и кружа голову, а изысканно тонко, нежно лаская своими ароматами обоняние. С необычно высокого бирюзового неба льется яркий, но опять же вовсе не ослепляющий солнечный свет, а рассеянный и вездесущий. Впрочем, солнечный ли? Наличие светила я только предполагаю, но не вижу: свет льется с неба, но как бы отовсюду, не создавая теней. Мягкое тепло нежит кожу… Ноги несут меня сами, как по воздуху. Перемещаюсь не шагами, а мысленными приближениями. Вокруг так же невесомо движутся люди. Они не задевают и вообще не мешают мне, наоборот, от них исходит какое-то незнакомое излучение любви и тепла. Деревья 3/4 одно удивительней другого 3/4 украшены золотистыми листьями и благоуханными наливными плодами. Их причудливые кроны слегка колышутся и шелестят замшево-перламутровыми листиками и коралловыми веточками. Ветерок приятно потягивает то с гор, величественно сияющих вдали, то с реки, плавно текущей по руслу уютной долины. Мне здесь до детских слез всё радостно знакомо, но никак не могу понять, где все это. И почему здесь так необычно красиво?
Когда дивная картина тает, возвращаюсь в мир моей болезни, моей суеты, шума, грязи и ругани. Меня наполняет горькое сожаление. Такое горькое, что даже во рту, во всем теле, в каждой клеточке чувствую желчную, едкую горечь…
Наконец, заказчик с крановым ушли. Бригадир уже вернулся и властно раздает подчиненным команды. Вася уехал, наверное, обедать. Заглядывает бригадир, веселый, обдает меня запахом здорового мужицкого пота и лихим весельем 3/4 видно не зря машину прогонял, с пользой… Сочувственно предлагает мне ехать домой 3/4 отлежаться. Уверяет, что все будет в порядке, он проследит. Пытаюсь ему объяснить, что у меня дела намечены, мне бы только малость отсидеться, а потом уж я… Бригадир машет рукой и объявляет, что машина подана, чтобы я отправлялся баеньки. С начальственным вздохом крайне озабоченного трудяги встаю. Кое-как забираюсь в кабину, еще раз поминая нелегким словом конструктора этой ужасной ного–выво–рачи–вающей подножки…
До вечера лежу в постели. Тело налилось гадкой тяжелой вялостью. Пошевелиться 3/4 и то трудно. Меня постоянно мучает жажда. Чтобы дотянуться до стакана воды, требуются немыслимые усилия. Сознание цепляется за какие-то несущественные мелочи: рассматриваю потолок, стену, выключатель… Тупо глазею в одну точку, потом в другую. Временами проваливаюсь в сон. За окном стемнело. После очередного погружения в небытие, просыпаюсь, чувствую в себе силы встать с постели.
Взгляд падает на икону Спаса Нерукотворного, задерживается на Его пронзительном добром взгляде. Стою и смотрю прямо в эти глаза. Сам себе говорю: «помолись». Зажигаю лампадку, беру в руки молитвослов. Вычитываю одну за другой молитвы из вечернего правила, постоянно ощущая на себе этот прожигающий мою бесчувственную тупость Отеческий всевидящий и всепонимающий взгляд. Дохожу до молитвы Святому Духу. Особенно сильно звучат и беспокоят слова: « …или кого укорих; или оклеветах кого гневом моим, или опечалих, или о ком прогневахся…или нищ прииде ко мне, и презрех его, или брата моего опечалих, или кого осудих, или развеличахся, или разгордехся, или разгневахся…» и дальше: «…или неподобная глаголах, или греху брата моего посмеяхся, моя же суть бесчисленная согрешения…» .Эти слова прямо в сердце капают раскаленным жидким огнем…
Вспоминаю свое утреннее буйное превозношение, старушку, которую мысленно ругал последними словами … Ну, вот, теперь все понятно. Осудил старческую немощь 3/4 и сам таким стал. Сколько раз читал у Святых отцов, что осужденный грех к тебе же и возвращается. Бумерангом. Что-то уж слишком быстро вернулся… Так это же прекрасно! Это чтобы сразу и доходчиво… Это чтобы ты в суете о главном не забывал. Слава Тебе, Господи!
…Третий день в груди живет тяжесть. Она обволокла сердце, сдавила его липкими присосками, и все мое существо тянется вниз, к хладной грязной земле. Ношу эту тяготу и брошенным щенком взываю о помиловании. Одно успокаивает: нет уныния, наоборот, мое отягощение напоминает несение креста. Утренние молитвы очистились от накатывающей суетности рабочего дня, а вечерние 3/4 от вялой усталости. Молитва пульсирует ритмично, с новой силой вырываясь из сердечной тяготы в необозримые высоты, словно святые творцы этих молитв помогают мне.
После вечернего молитвенного правила нет желания встать и заняться другими делами, наоборот, внутренний прожектор освещает то одного, то другого, то целое семейство людей, за которых мне дано молиться. Всплывает в памяти самое главное в нашем общении, обнажаются корни обид и конфликтов, вспышками света прорываются мгновения взаимной любви. Как радостно молиться за людей!
Внимание снова возвращается к моему «змеиному питомнику» 3/4 скопищу грехов. Безжалостно с помощью Иисусовой молитвы, вместо «…помилуй мя грешного» умоляю помиловать меня злобного или немилосердного… Без запинки, один за одним, даже ничтожные мимолетные греховные помыслы 3/4 все до чиста 3/4 изничтожаю шипящее мстительной ненавистью население моего душевного серпентария.