Воскрешение из мертвых (сборник) 1980г.
Шрифт:
Иногда Куравлев вступал в разговор с Дионисием, излагая ему теорию английского физика-идеалиста Хойла о «непрерывности творения материи из ничего». И никакие доводы Десницына о том, что Хойл не делал из этого религиозных выводов, ни в чем его не убеждали.
— Хойл высмеивал ведь библейскую космогонию, — говорил Десницын. — Называл ее «простой мазней» и «самообманом». К тому же, насколько мне известно, он теперь не только подверг основательной ревизии свою теорию, но и отказался от основных ее положений.
— Не знаю, не знаю, — меланхолически покачивал головой Куравлев. — Папа Пий Двенадцатый, например, не был ее противником. Она позволяла ему утверждать, что за каждой дверью, открываемой наукой, все яснее обнаруживается присутствие бога.
А старый богослов Десницын, слушая все это, лишь усмехался про себя. Он-то хорошо знает, как богословы хватаются за все новые достижения науки. Ему вспоминается речь профессора теологической физики Каулсона, произнесенная им на традиционном годичном собрании Британской ассоциации. Вселенная, по Каулсону и другим модернизаторам Библии, в том числе и папы Пия XII, оказывается созданной уже не из ничего, как должно бы быть в соответствии с основными религиозными догматами, а из «атома-отца», который существовал будто бы вечно. Ну, а почему всевышний, целую вечность не испытывавший потребности в творении, вспомнил вдруг об «атоме-отце» и повелел ему расшириться до масштабов современной Вселенной, на это ни Библия, ни почтенный профессор теологической физики Каулсон, ни папа Пий XII не дали ответа.
Рассказав Андрею о всех этих ухищрениях Каулсона за обеденной трапезой, Дионисий спрашивает его, пряча в бороду лукавую усмешку:
— А тебя, Андрей, не интересует разве, чем же был занят всевышний до сотворения мира? Такой вопрос могут ведь задать слушатели духовной семинарии, если ты останешься тут преподавателем. А в священники пойдешь — могут спросить об этом прихожане. Что ты им ответишь? Что не задумывался над этим? Зато Августин Блаженный, когда ему задали такой вопрос, не растерялся. Он ответил, что бог до сотворения неба и земли трудился над созданием ада, чтобы отправлять туда людей, задающих подобные вопросы.
— Но если оставить в покое акт творения Вселенной и то, какими делами был занят до этого творец, чем же объяснить, что Вселенная расширяется и в настоящее время? — спрашивает Андрей. — Ведь это факт, установленный наукой.
— Из этого не следует, однако, что Вселенная была когда-то сотворена. Расширение ее обусловлено свойствами самого пространства, нестационарностью его, как говорят астрофизики. К тому же расширение Вселенной через какой-то период может смениться сжатием и уплотнением космической материи.
— Снова до масштабов «атома-отца»?
— Философы-материалисты называют такое состояние бесконечной плотностью всех видов материи. А попеременное то сжатие, то расширение носит у них название «пульсирующей Вселенной».
— И кому-нибудь известно, сколько времени длится каждый период этих, наверное, катастрофических пульсаций? — с явным недоверием спрашивает Андрей, хотя он нисколько не сомневается, что все, сказанное дедом, не его выдумка. Он, конечно, добросовестнейшим образом вычитал все это из научных и философских книг.
— Да приблизительно известно, — отвечает внуку Дионисий. — Около двадцати миллиардов лет. Поговорим, однако, и о земных проблемах. Ты заметил, что Куравлев пытается изменить тему своего эксперимента?
— Чем же это объяснить?
— Психической неуравновешенностью его, а может быть, каким-то инстинктивным страхом. Мне даже кажется, что страх этот, сам того не желая, внушил ему Травицкий, беспрерывно намекая на возможность вмешательства всевышнего в ход его эксперимента. Кто знает, может быть, даже пожар, происшедший на его квартире, представляется ему теперь таким вмешательством.
— А что, если и в самом деле?…
— Я вижу: нагнал на вас страха этот магистр! — смеется Дионисий. — Ну, а какое впечатление производит на тебя телетехник, который все еще ковыряется в машине Куравлева?
— Хитрый мужичок.
— Начал, значит, разбираться в людях, — хвалит внука Дионисий. — Зачем Травицкому столь срочный ремонт этой электронной машины, если у Куравлева нет пока желания на ней работать?
Андрей не знает, что ответить деду, хотя ему тоже все это кажется странным. А Дионисий, помолчав немного и, видимо, все еще размышляя о Травицком, задумчиво произносит:
— Ну, а что касается угроз его Насте, в это я не верю что-то. Наверное, просто припугнуть хотел, чтобы не вмешивалась не в свои дела.
— А я нисколько не сомневаюсь, что он может осуществить свои угрозы, — убежденно говорит Андрей, и в голосе его слышится тревога.
Волнение его еще более возрастает, когда он узнает, что Травицкий уехал зачем-то в Москву. Ведь там Настя, не случилось бы с ней чего?…
— Ну что с ней может случиться? — успокаивает его Дионисий. — Она не маленькая, к тому же живет у своих родных, и они, в случае чего, немедленно позвонят ее отцу. А у Травицкого мало ли какие могут быть дела в столице. Да он и не один поехал, а с телетехником Серко.
20
Полковник милиции Ивакин наводит справки о телевизионном технике Семене Серко. Выясняется, что, до того как приобрел Семен Серко специальность техника по телевизионной аппаратуре, работал он взрывником, а потом электротехником в «Желдорвзрывпроме». Старший брат его, Михаил Серко, и сейчас заведует складом взрывчатых веществ подмосковного железнодорожного карьера.
Хотя прямой связи между этими фактами пока нет, это настораживает Ивакина, знакомого, со слов Кречетова, с ситуацией, сложившейся в духовной семинарии. Сняв трубку с телефонного аппарата, он набирает номер одного из сослуживцев, сведущего во взрывных работах.
— Сергей Сергеевич? Ивакин тебя приветствует! Скажи, пожалуйста, на складах железнодорожных карьерных хозяйств какая взрывчатка?
— Всякая, — отвечает Сергей Сергеевич. — В основном аммониты разных характеристик.
— Эти вещества, кажется, не большой мощности?
— Да, бризантные, пониженной мощности, для внутренних зарядов.
— А что же применяется для наружных при карьерных работах?
— Тротил и пластит. Эти помощнее.
— Каковы их вес и форма?
— Аммониты бывают в бумажной таре, примерно по сорок килограммов в каждом мешке. Но есть и патронированные, по двести и триста граммов в патроне.