Воскрешение из мертвых (сборник) 1980г.
Шрифт:
Их принесла и заставила ими все подоконники Варя. Она же завела в его доме аквариум-ширму с неприхотливыми рыбками гуппи и меченосцами. Потом уж он сам подкупил молинезий и барбусов. Барбусы были капризны и долго не приживались. Но Леонид Александрович упорно покупал все новых веселых полосатых рыбок. Они напоминали ему морячков в тельняшках, воскрешали в памяти моря, особенно Азовское, на берегу которого прошло его детство.
В июне Леонид Александрович почувствовал себя совсем хорошо. Помог Варе и Вадиму достать путевку в Гагру, куда и сам собирался в конце лета, хотя надо было бы в Крым, как
И вдруг это страшное известие!..
Леонид Александрович теперь снова лежит в постели. На этот раз его уложило сердце. Никогда прежде не только не жаловался на свое сердце, но и вообще не чувствовал его.
Как же, однако, стряслось все это? Кажется, недели две назад пришел к нему Вадим. Он никогда еще не приходил без Вари, и это насторожило Леонида Александровича. А когда он посмотрел в глаза Вадиму, сразу понял — случилось что-то с Варей!
А Вадим будто онемел.
— Что с нею, Вадим? — почти выкрикнул Кречетов.
Спросил с надеждой, что, может быть, Варя только заболела, но и без ответа догадывался, что случилось что-то пострашнее. Вадим был не только потрясен какой-то ужасной бедой, он был буквально сломлен…
Леонид Александрович усадил его в кресло, налил ему воды из графина, но он не стал пить. И тут только до сознания Кречетова дошло, что Вадим с Варей должны были еще находиться в Гагре. Минуло ведь всего две недели, а у них месячные путевки.
Конечно, с ней стряслось что-то именно там. Она хорошо плавала и любила далеко заплывать. Иногда даже за ограничительные буйки. Сколько раз ругал он ее за это, но она только посмеивалась.
Кречетов схватил Вадима за плечи и начал трясти…
И все-таки страшное слово «утонула» первому пришлось произнести Леониду Александровичу, а Вадим лишь слегка кивнул головой.
Немалых усилий стоило Кречетову добиться от него подробностей. Пришлось достать бутылку коньяку и буквально силком влить в рот Вадиму целую рюмку. Лишь после этого он заговорил:
— Вы знаете, она любит плавать…
— Но она хорошо плавала.
— Да, хорошо. Но в тот день никто не купался, море было неспокойно, и только она…
— А вы… Где же были вы?
— Не было меня поблизости. Она послала меня на рынок за фруктами.
— Одного?
— К ней пришла ее приятельница, и они направились на пляж, а меня послали за фруктами. У меня и в мыслях не было, чтобы она решилась купаться в такую погоду…
Спазм снова сжал Вадиму горло. Он умолк, а Леонид Александрович испугался вдруг услышать подробности гибели Вари и не стал его больше расспрашивать. Но Вадим, выпив еще рюмку, стал разговорчивее и рассказал, как весь день безуспешно искали тело Вари в бурном море и нашли только на следующее утро выброшенным волнами на берег далеко за городом. От отчаяния Вадим хотел и сам броситься в воду, но за ним буквально по пятам ходила подруга Вари, с которой они вместе приехали в Гагру.
— И не удержала бы она меня, — признался Вадим, — если бы не пристыдила: «Как же ты смеешь лишать себя жизни, даже если у тебя такое страшное горе, — сказала она. — Забыл разве, что Варя для тебя сделала? Затем разве положила она столько сил на тебя, чтобы ты теперь так отплатил ей за это?»
— А подруга Вари не Валентина Куницына? — спросил
— Да, Куницына, — кивнул Вадим. — Вы, значит, знаете ее?
— Варя приходила ко мне с нею. Очень решительная девушка. И, в общем, правильно вас отчитала.
— Сказала даже, что это хуже предательства.
— Пожалуй, — согласился профессор. — А почему вы ко мне не сразу?
— Боялся к вам с такой вестью… Просил Куницыну, чтобы она… Но вы же знаете, какой у нее характер. Трусом назвала и потребовала, чтобы обязательно сам. Приехал я вчера, но сразу не смог. Да и сегодня очень бестолково… Извините меня, пожалуйста. Теперь престо не знаю, что делать, как дальше жить…
Полагалось, должно быть, сказать что-то Вадиму, утешить, ободрить, но Леонид Александрович не нашел нужных слов. Молча протянул ему руку, крепко сжал влажную его ладонь и проводил до самых дверей.
Кречетову показалось, что Вадим оценил это крепкое, мужское рукопожатие, заметно преобразился, взял себя в руки и ушел спокойнее, чем пришел. А сам Леонид Александрович, оставшись со своим горем наедине, ощутил вдруг такую томящую тоску, что просто места не мог найти.
Он любил Варю всегда и, хотя осуждал за многое, понимал, как ей было нелегко. Она рано потеряла мать, отец беспробудно пил, призналась даже как-то: «Опостылило мне все…»
И тут появился вдруг уличный босяк, забулдыга и чуть ли не уголовник Вадим Маврин. Она, правда, не знала тогда о нем всего, считала просто «заблудшим» и вбила себе в голову идею «перевоспитать» его. Наверное, в ту пору не было еще никакой любви. Не способен был тогда любить ее и Вадим. Настоящая любовь пришла к ним позже, уже когда Варя преобразила его.
Каких трудов ей это стоило! Личным примером тянула она его за собой. Кончила техникум, поступила в институт, а ведь у нее были совсем не блестящие способности. Да и желания особенного не было ни техником стать, ни инженером — все из-за него, вернее, все для него.
И вот теперь ее нет… Нет дочери той женщины, которую Леонид Александрович очень любил. Нет его единственной племянницы, которую он после смерти брата считал своею дочерью. Нет больше вообще ни одного родного существа, все ушли в вечность…
Раньше он как-то не задумывался над этим. У него были любимые ученики, друзья, талантливые коллеги. Были книги. Стены его двухкомнатной квартиры сплошь в книгах. А теперь все это потеряло для него смысл. Он лежал на диване с больным сердцем и пустой душой, равнодушный ко всему.
Философские проблемы пространства и времени, неожиданно увлекся которыми недавно, уже не волновали его больше. А ведь всего месяц назад, забросив все дела, стал чуть ли не запоем читать Адольфа Грюнбаума, американского профессора философии, известного специалиста по проблемам пространства и времени. Потом перечитал небольшую книгу Александра Фридмана «Мир как пространство и время», написанную еще в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Хотя это было первым на русском языке популярным изложением теории относительности, Леонид Александрович обнаружил в ней много интересного и поучительного для себя. Запомнилось замечание Фридмана о мудрецах, пытающихся «на основании постоянно ничтожных научных данных воссоздать картину мира».