Воскрешение Латунина
Шрифт:
– Вы кто? – обратил к нему желтоватые глаза Латунин.
– Не узнаете, товарищ Латунин? – удивился академик. – А ведь мы с вами чаек, помнится, хе-хе, попивали. С вашим любимым вареньем, хе-хе, ореховым.
– Я вас помню, товарищ Рипкин, – всмотревшись, ответил немного успокоенный диктатор. – Только что это с вами, профессор? Вы что-то сильно постарели.
– Есть немного, хе-хе, – отвечал Рипкин, довольно улыбаясь. – Слегка, хе-хе, постарел.
– А эти кто? – вдруг спросил Латунин, указывая на членов тройки.
– Я – Мишутин, – вмешался Сергей Михайлович, – Председатель Главного Совета партии. Это…, – продолжал он, указывая на Андрея Гавриловича.
– Я помню товарища Антипова, – перебил его Латунин.
Андрей Гаврилович вздрогнул и попытался спрятаться за мощную спину товарища Возгривина.
– Если вы, товарищ Мишутин, – продолжал Латунин, – Председатель Главного Совета, то кто же я? Или, пока я болел, меня уволили?
При этих словах он улыбнулся известной когда-то всему миру улыбкой, но глаза его оставались напряженными.
– Вы долго болели, Никодим Кесарионович, – вступил в разговор товарищ Возгривин.
– Вы что, из министерства внутренних дел? – прищурился Латунин. – Заместитель Лаврентьева, да?
– Я не заместитель Лаврентьева, – обиделся товарищ Возгривин. – Ваш Лаврентьев – враг народа и предатель!
– Тише! – дернул его за рукав Андрей Гаврилович, но Латунин уже услышал.
– Мой Лаврентьев, – произнес он с некоторым удовольствием и причмокнул. – Мой Лаврентьев, – повторил он и на минуту задумался. – Так вы его расстреляли? – И, не ожидая ответа, добавил: – Это хорошо. Его давно следовало расстрелять. В сторону смотрел. Шуршал… Садитесь, товарищи. Русская пословица гласит: в ногах правды нет.
Товарищ Мишутин хотел было заметить, что не нуждается в подобных приглашениях, но неожиданно для себя послушно сел. Все последовали его примеру.
– Товарищ Мишутин, – продолжал Латунин. – Раз вы исполняете обязанности Председателя…
– Я не исполняю обязанности, – возмутился Сергей Михайлович. – Я избран на Пленуме.
– Ну, хорошо, – великий вождь вновь улыбнулся. – Я вижу, товарищ Мишутин любит цепляться к словам и поправлять товарища Латунина. Попросим прощения у товарища Мишутина. Но, все-таки, введите меня в курс дела. Сколько я болел?
Сергей Михайлович взглянул на своих коллег. Те молчали.
– Долго, – наконец ответил он. – Очень долго, товарищ Латунин.
– Долго…, – повторил Латунин и, немного подумав, уточнил. – Долго – это год или двадцать лет? А может быть, тридцать лет?
Все переглянулись. Со дня смерти Латунина прошло больше тридцати пяти лет.
– Значит, тридцать лет, – задумчиво проговорил Латунин. – Или, может быть, даже больше, а?
– Больше, товарищ Латунин, – заметил Андрей Гаврилович. – Скоро тридцать шесть будет.
– То-то я гляжу, товарищ Антипов, вы тоже постарели, – внезапно улыбнулся диктатор. – Как ваши дела? Вы, наверно, уже Глава Государства, а?
– Так точно, товарищ Латунин, – внезапно отчеканил Антипов, с молодой резвостью вскочив и вытянувшись по стойке смирно. – Почтен доверием. Я отказывался, но коллектив…
– Сядьте, ради бога, – шепнул Мишутин и дернул старика за пиджак. Антипов послушно присел, не отводя взгляда от Латунина.
– Ну, хорошо, – продолжал тот. – Я вижу, товарищи, что-то скрывают от меня. Не пользуется уже товарищ Латунин доверием молодых кадров. Стар стал, да?
И он, улыбаясь, посмотрел на присутствующих. От этой улыбки всем стало как-то совсем невесело. Товарищ Мишутин на мгновение потерял чувство реальности. Ему показалось, что он смотрит очередной фильм о культе личности, которых в последние годы немало было снято флюгерами-кинематографистами.
– Или мне уже не верят? – все так же улыбаясь, вел далее Никодим Кесарионович. – А может, и народу больше не верят? Скрывают от народа правду? Народ знает, что я выздоровел? Почему молчите?
– Вопрос о вас будет разбираться на Главном Совете, – собравшись с силами, заявил Сергей Михайлович. – До этого времени вы пройдете курс лечения, а заодно прочтете все партийные материалы за прошедшие годы. И прессу тоже, – добавил он чуть ли не угрожающим тоном. – А пока не задавайте лишних вопросов. Не надо!
И в голосе товарища Мишутина впервые за этот вечер прозвучал знакомый всем членам Главного Совета металл.
– На кого голос поднимаешь? – тихо, но явно угрожающим тоном заговорил Латунин. – На меня? Тебе что, в партии быть надоело, мальчишка! Караул сюда! – добавил он, взглянув на товарища Возгривина. – Караул зови! В кандалы его!
Все похолодели. Сергей Михайлович почувствовал, что ладони стали липкими от пота. Андрей Гаврилович ощутил боль в сердце и зажмурился.
– Ну-ну, – нарушил зловещую тишину не потерявший присутствия духа товарищ Возгривин. – Не так круто, Никодим Кесарионович! Эти ваши методы осуждены, так что обойдемся без караула и кандалов. В ваших же интересах.
– Враги, – бессильно прошептал Латунин и закрыл глаза. – Заговор… Лаврентьева… Лаврентьева сюда!..
– Вы, товарищи, хе-хе, передохните, – вмешался академик Рипкин. – Пусть и, хе-хе, пациент передохнет. А вот я ему сейчас, хе-хе, успокоительного…
– Ф-ф-фу! – произнес уже в коридоре товарищ Мишутин, прикуривая от зажигалки Возгривина. Руки Председателя Главного Совета слегка дрожали. – Спасибо, не отдал меня Лаврентьеву…
– Пожалуйста, – ответил тот невозмутимым тоном.
– Теперь я понимаю Андрея Гавриловича, – продолжал Мишутин. – Ну и времена были!
– Ничего, – успокоительным тоном молвил товарищ Возгривин. – Запрем этого отца всех народов на Ближней Даче, пусть остынет. А будет дергаться – разберемся и без Лаврентьева.
– Да тише вы! – зашептал товарищ Антипов. – Он же услышать может! Ведь насчет кандалов он не шутил… Ох, что будет!.. Внуки ведь, правнуки… Полвека в партии…
Старику стало совсем скверно. Пришлось вызывать врача и приводить Главу Государства в чувство.
– Все, все угадал, – шептал Андрей Гаврилович. – И должности, и фамилии… Говорил же я!..