Воскрешение Малороссии
Шрифт:
Ти наш, дарма що між бояр кудлатих
На світ родивсь, як м,іж ведмедів диких.
Без тебе нам прийшлось би всім пропасти.
Без подвигів і праць твоїх великих.
Естественно, не запрещал указ 1876 года ни произведений Котляревского, ни Шевченко, ни Квитки Основьяненко и других уже покойных на тот момент украинских литераторов. Всех их продолжали благополучно печатать. Был бы спрос!
Зато один из пунктов Эмского указа касался газеты «Киевский телеграф». Александр II приказывал прекратить ее издание. Но газета эта, хоть и выходила в Киеве, печаталась" на чистейшем русском языке! Надеюсь, никто из критиков царской власти не усомнится после этого, что, прихлопнув как муху «Киевский телеграф», император стал одним из первых «гонителей русского языка» в Украине! И, наконец, единственный пункт, который можно поставить императору в укор, касался театра. Он прекращал «сценические представления на малорусском наречии». К сожалению, Александр II
Более того, именно после 1876 года литература на Украине стала развиваться ускоренными темпами! Появился целый ряд талантливейших писателей. Автор «Кайдашевой семьи» Нечуй-Левицкий, Михайло Старицкий с его «За двумя зайцами» и плодовитый, как кролик, драматург Карпенко-Карый — все они «родом из Эмского указа». Запретив литературу политическую, революционную, разбойничью, царское правительство направило силы украинских литераторов в здоровое русло. Страшно подумать: не появись указ Александра II, все эти гении могли бы превратиться в обыкновеннейших сочинителей антиправительственных листовок и марксистских брошюр. И «печатались» бы они в лучшем случае на заборах и фонарных столбах. Мне могут возразить: но ведь был же еще и этот, как его, валуевский циркуляр, который, если верить тем же профессиональным носителям национальной идеи, объявил украинский язык несуществующим! Наши пропагандисты особенно любят его трепать. Та же «История Украины» для 9 класса утверждает: «20 червня 1863 р. таємним циркуляром Валуев проголосив, що окремої «малоруської мови не було, немає й бути не може».
Уверен, никогда не читали составители этого учебника' ни одного текста, вышедшего из-под пера министра внутренних дел Петра Валуева. Если бы читали, то знали бы, что министр, кроме русского, владел еще английским, немецким и французским языками. Свой личный дневник он вел сразу на всех четырех. Отличался необыкновенной корректностью и даже осторожностью в выражениях. А в своем знаменитом циркуляре указывал следующее: «Давно уже идут споры в нашей печати о возможности существования малороссийской литературы. Поводом к этим спорам служили произведения некоторых писателей, отличившихся более или менее замечательным талантом или своею оригинальностью. В последнее время вопрос о малороссийской литературе получил иной характер вследствие обстоятельств чисто политических... Возбуждение этого (Вопроса принято большинством малороссиян с негодованием, часто высказывающимся в печати. Они весьма основательно доказывают, что никакого особенного малороссийского языка нет, не было и быть не может, и что наречие их, употребляемое простонародьем, есть тот же русский язык, только испорченный влиянием на него Польши»... Я специально позволил эту довольно длинную цитату, чтобы читатель убедился: министр Валуев всего лишь констатировал наличие споров в тогдашней прессе о том, что же такое украинский язык. Сам же ничего не утверждал. Напомню, что и ученые-лингвисты из Российской академии наук признали украинский отдельным языком только во время революции 1905-1907 гг. Так в чем же виноват Валуев? Дай Бог нынешним чиновникам такой же осторожности в выражениях!
Сам же валуевский циркуляр бьи вызван не антиук-раинским пафосом царской власти, а, как ни странно, польским восстанием 1863 года. Польская шляхта тогда не только требовала отделения от Российской империи, но и намеревалась прихватить в «независимую» Речь Посполитую еще и всю Правобережную Украину с границей по Днепру. А заодно лечатала массу листовок на украинском‘-:языке, распространяя их среди правобережных украинцев. Вот против этих подрывных листков и был направлен циркуляр Валуева — он их, а не украинский язык, запрещал! Ровно через два года, когда польский бунт был подавлен, циркуляр отменили новым законом о печати. Согласно ему любую книгу и на любом другом языке Империи мог запретить только гласный суд! Ведь государство Александра II было правовым! Порой даже откровенных террористок, вроде Веры Засулич, оправдывало! По сути, миф о валуевском циркуляре и Эмском указе наша нынешняя держава поддерживает только для того, чтобы сегодня закрывать в Украине русские школы, ограничивать количество русскоязычных передач на ТВ тридцатью процентами и отказывать доброй половине страны в праве свободно пользоваться родным языком в вузах, судах и любых других государственных органах. Фантастическим пугалом из далекого Эмса XIX столетия оправдывают издевательства над украинскими русскоязычными гражданами в веке XXI.
Если политику России в отношении украинского языка наши учебники ругают, то австрийскую — ставят в пример. При этом никто не вспоминает, что до второй половины XIX века никто в Галичине даже не подозревал, что является «украинцем». Местное население называлось «русинами» и в большинстве своем считало себя частью русского народа, оторванного после распада Руси от единого целого. Чтобы отбить у него историческую память о близости со славянами в Российской империи, правительство Австро-Венгрии решило проводить особую линию. Для этого австрийский наместник
Галичины граф Стадион фон Вартхаузен популярно объяснил местным русинам, что они должны либо объявить себя особой национальностью, либо готовиться к неприятностям, в случае упрямства правительство пригрозило поддерживать местных ПОЛЯКОВ, составлявших не менее трети населения Галичины. В XVII в. галичане уже отреклись от Православия, а в конце XIX — и от русинского имени. Таким образом украинизация Галичины явилась следствием конформизма по отношению к монархии Габсбургов.
«Языковеды» из Вены сначала придумали диковинное название «рутены» вместо русинов, а потом остановились на термине «украинцы». Местное наречие стали искусственно превращать в украинский язык. Для этого из Киева пригласили профессора Грушевского, который сам плохо разговаривал по-украински. Кто желает в этом убедиться, пусть откроет его дневник, пестрящий безграмотными выражениями: «Знов міні досей книжки пріпала охота». Зато Грушевский в огромных количествах стал вводить польские слова, которые в Украине никто не понимал, что вызвало возмущение среди украинцев, живших в Российской империи. Помните, как совсем недавно «вертоліт» заменили «гелікоптером»?
Согласитесь, странно звучит призыв: «Вивчайте рідну мову!» Родная на то и называется «родной», что впитана чуть ли не с молоком матери, А вот можно ли выучить в зрелом возрасте, скажем, английский и сродниться с ним? Тем не менее советская власть в 20-е тоды попыталась сделать родным придумайный Грушевским на австрийские деньги искусственный язык (так называемую «вишукану мову») для народа Украины. Из учреждений изгонялись чиновники, не желавшие изучать этот «новояз », вводилось отличное от общерусского правописание, придумывались новые слова. Подделали даже Шевченко! Название своей книги «Кобзарь» он писал с мягким знаком в конце. Украинизаторы посчитали это «русизмом» и мягкий знак запретили!
Особенно преуспел в обучении украинцев «мове» Лазарь Моисеевич Каганович — в середине 20-х генеральный секретарь ЦК Компартии Украины. Пик украинизации совпал с пиком Голодомора 33-го! Это не я придумал.
Правоверный «українсько-канадійський» историк Орест Субтельный ликует: «Відродження переживала україномовна преса. У 1922 р. з усіх публікованих на Україні книжок лише 27 % виходили українською мовою, цією ж мовою виходило близько 10 газет і часописів. До 1927 р. українською мовою друкувалася більш як половина книлсок, а в 1933 р. з 426 газет республіки 373 виходили рідною мовою». Но ни одна из этих «рідномовних» газет о Голодоморе в 33-м не написала. Оказалось, что выходить на украинском языке и сообщать правду — отнюдь не одно и то же. Перефразируя слова Ленина, можно сказать, что советская власть в Украине — это Голодомор плюс украинизация всей страны.
Бывший заместитель Грушевского по Центральной Раде Сергей Ефремов подсмеивался над этой украинизаторской показухой в дневнике: «Найкращий анекдот розказують комуністи. Дійові особи — Петровський і Риков. (Видные большевистские вожди. — Авт.) Рыков: «Ты хочешь, чтобы я тебе на украинизацию деньги давал. Да ведь и языка-то такого не существует». — Петровский: «Нет, существует». — Рыков: «Ну, например, как будет по-украински голова?» — Петровский: «Голова». — Рыков: «Губы?» — Петровский: «Губы». — Рыков: «Рот?» — Петровский: «Рот». — Рыков: «Рука?» — Петровский: «Рука». — Рыков: «Нога?» — Петровский: «Нога». — Рыков: «Жопа?» — Петровский: «Срака!!!» — Рыков: «И ты хочешь, чтобы я на эту самую «сраку» полтора миллиона отпустил?!» Вряд ли у кого-то повернется язык упрекнуть Ефремова в украинофобии — он был репрессирован советской властью по делу СВУ — Спілки визволення України. Результатом хитрой партийной политики стало и создание украинского Союза писателей, членам которого в обмен на материальные блага разрешили хвалить репрессивный режим на украинском языке. При этом многие деятели этой организации в быту общались по-русски. Как-то забылось, что еще совсем недавно, в 70-е годы, в Киеве было практически невозможно опубликовать книгу местного автора по-русски. Выходил чуть ли не единственный русскоязычный литературный журнал «Радуга», хотя почти весь город общался на русском языке. Так что политику украинизации после 1917 года практически никогда не отменяли.
Зато слова «Малороссия» и «малороссы» чуть ли не топором вырубили из народной памяти — лишь бы избавить украинцев от сознания, что они тоже РУССКИЕ.
Послесловие
Мы любим идеализировать прошлое. То, что так раздражало вчера, сегодня кажется приятным воспоминанием. Заканчивая эту книгу, я спрашиваю себя: не слишком ли благостная картина у меня вышла? Не стошнит ли кого от этих тихих малороссийских вечеров под ясными зорями?
Но нет! я ничего не пытался приукрасить. Людоед Мацапура разгуливает по страницам моего повествования точно так же, как запутавшийся в истинах Кулиш и колеблющийся в «выборе веры» Хмельницкий. Им всем тут нашлось место — и юному пажу Мюнхгаузену, и турецкому паше Чайковскому, и хитрецу Сковороде, скрывшемуся от простых человеческих обязанностей в философскую бочку.