Воскрешение: Роман
Шрифт:
– Да, очень, – ответила бабушка. – Очень давно. Это был совсем другой мир. Твоя мама его не застала. Уже больше тридцати лет назад.
Взгляд чуть напряженный, но и легкий; ему почти никогда не удавалось догадаться, о чем она думает; или, может быть, думает о нескольких вещах сразу; или ни о чем. Как в поезде, когда лежишь на верхней полке и думаешь ни о чем. Потом посмотрела на кончики пальцев.
– Аська, – повторил Андрей и снова потер бороду, – ты меня слушаешь? Вот так мы ее и нашли, но совершенно непонятно, что это значит. И значит ли что-нибудь вообще. Может быть, это главная находка моей
– Все что-нибудь да значит, – сказала Ася, поднимаясь почти бесшумно и столь же бесшумно отставляя стул. – Но разве это так важно? В конце концов, важно то, как мир устроен, а уже потом – как оно было или не было. Во дворе залили каток, ты видел? Пойдем кататься, как когда-то. Ты ведь любил кататься? Я правильно угадала?
– Как когда-то давно прошло, – ответил Андрей с недоумением. – Тебе еще куда ни шло. Хотя там одни дети и подростки. А я, между прочим, кандидат наук. – Он засмеялся с напряжением и неловкостью, как бы подчеркивая осознанную наигранность сказанного, отчего получилось еще хуже. – Да и кататься я никогда не любил.
– Пойдем, пойдем, – настаивала Ася. – У нас же с Иркой практически один размер. Ее коньки мне, наверное, подойдут.
– Она тоже не любит кататься, знаешь же, – ответил Андрей. – Вот дети подрастут, будем кататься с ними. Ну или на санях.
– Ты знаешь, через две недели приедет тетка из Хмельницкого, – сказала Ася, неожиданно меняя тему. – Мама говорит, что тетка, как она выражается, хочет подзакупиться. И все время будет у нас жить. Ты представляешь, какой ужас? Она станет сидеть на кухне и разговаривать. И это придется слушать. В большой комнате будет филиал Гостиного двора. Почему бы ей не пожить еще и у ваших? Помощь родственникам – благое дело. Обязанность строителя коммунизма. Приближает спасение души. Короче, теткой надо делиться. Может, она у вас с Иркой поживет?
Андрей неопределенно помычал, а Ася засмеялась.
– Испугался, а? – продолжила она довольно. – Не каждый день тебе хмельницкую тетку предлагают? Душно тут у тебя. Пойдем вылезем. Не хочешь кататься, так хоть постоим посмотрим. Тепло же еще.
Они оделись и вышли на почти пустое пространство между недавними новостройками, которое по привычке все еще называли двором и про которое говорили «пойти во двор». Было действительно тепло, и даже ленинградское небо, неожиданно непривычное, несумеречное, почти что незнакомое, светилось редкой для ранней зимы звонкой голубизной. Но снег уже лежал густым покровом; на катке он был расчищен и навален по периметру льда тяжелыми, почти метровыми сугробами. Было неожиданно людно.
– Ты видишь, – сказала Ася, – они катаются. И ничего. Никто из них не говорит, что кандидат наук.
– Они катаются с детьми, – объяснил Андрей упрямо. – А мы два взрослых идиота. Что мы будем делать на катке?
«Первый день настоящей зимы, – мысленно повторяла Ася. – Первый день. Как же надоела эта осень». Она чувствовала какое-то необъяснимое внутреннее сияние, как будто весь мир лежал перед ней, наполненный иллюзорной самодостаточностью и неизменностью. Катающиеся шли, бежали, скользили, описывали круги и витиеватые узоры, падали, поднимались. «Вернусь домой, – подумала она, – и сразу же пойду кататься. Даже одна. Хотя что же это на меня нашло».
– Ты стал очень взрослым, – сказала она Андрею и посмотрела на свое теплое дыхание, медленно поднимающееся между ней и миром.
Ася вышла на лед, стараясь ступать маленькими шагами, помнить о своих каблуках, несколько раз увернулась от бегущих, отошла на самый край, но правая нога все же не удержалась, проскользнула, и она упала на колено. Когда Андрей подбежал к ней, Ася уже вставала, взволнованная, раскрасневшаяся, с болью в ноге, но почти счастливая. Весь окружающий мир вдруг показался ей незнакомым и незнакомо значимым.
– Вот так идти, идти, – говорила она, – и не упасть. Ты видишь, они катятся, бегут и не падают? Или падают? Или встают, как я? Представь себе большой, большой каток, – продолжала она взволнованно. – И они, мы, все бежим, падаем. И мы ли это? И что происходит с теми, кто падает и не поднимается? Ох черт, мне кажется, я подвернула ногу. Посмотри на меня. Я нормально иду? Как тебе кажется, я сильно ударилась? Больно, но как-то непонятно. Проводишь меня до дому?
Андрей подумал, что сначала надо дать ей прийти в себя, и они вернулись к нему. Точнее, к ним с Иркой, поправил он себя. Ася сидела у них на кухне, какая-то оглушенная, огорошенная, почти незнакомая, и медленно пила чай. Голубизна неба оказалась недолгой; все стало затягивать привычным серым сумеречным маревом.
– Смотри, смотри, – сказала Ася, чуть понизив голос. – Снова пошел снег.
Ира, теща и дети должны были вернуться с дачи только вечером. Он оставил им записку. «Зашла Ася, подвернула ногу. Повез ее к родителям. Может, останусь поболтать с Н. С. Звоните туда». От метро было совсем недалеко, башенки дома светились в медленно вечереющем зимнем воздухе, а Натан Семенович уже ждал их с горячим чаем. Ася, стройная, неожиданно нервозная, но все еще наполненная тайными тенями гаснущего ликования, разбросала сапоги по прихожей, чуть припадая на правую ногу, похромала по коридору и устроилась на кухонном диване.
– И как тебя угораздило? – спросил Натан Семенович.
– Влезла на лед, как последняя малолетняя дура, – ответила Ася, – да еще и на каблуках, вот и угораздило.
– Коровища ты моя. – Натан Семенович сокрушенно покачал головой. – Болит? Ладно, пойдем-ка посмотрим, что ты себе поломала. А вы, Андрюша, пейте чай, пейте, не сидите. Конфеты на столе, эклеры сейчас достану. Варенье Верино – то, что вы любите. Будет у нас чаепитие. Ну, пойдем-пойдем.
Вернулся с племянницей минут через пять, довольный, успокоенный. «Притворщица и симулянтка», – огласил он свой вердикт и сосредоточенно погрузился в намазывание на булку малинового варенья. Андрей уже начал беспокоиться за детей и Ирку, непонятно зачем уехавших на дачу накануне его возвращения, и совсем было собрался уходить, но тут позвонил телефон и привычный недовольный голос жены спросил, как поживает ее «безмозглая великовозрастная сестрица».
– Симулирует, – весело отозвался Натан Семенович. – Как всегда, симулирует. Думает, микробы родины будут без нее ползать.
Ася поморщилась.
– Ладно, – ответила Ира, – проведу с ней завтра воспитательную беседу. А Андрея вы там не мурыжьте, хорошенького понемножку. Спать очень хочется.
Повесила трубку.
– Спать, конечно, дело хорошее, – подумав, сказал Натан Семенович, – но вы, Андрюша, все равно не убегайте так сразу. Верочка расстроится, что вас не застала. А дщерь моя, когда вернетесь, все равно третий сон смотреть будет. Не первый год ее знаю. К тому же Ася сказала, что на Белоозере вы нашли нечто совсем уж удивительное. Можно будет прийти взглянуть?