Воскрешение: Роман
Шрифт:
– Слышь, Поля, ты уже задрала. У вас в Мааскве все так много разговаривают? Или в зависимости от деревни проживания?
Наступила недолгая пауза; оба, понимая, что разговор еще не окончен, не вешали трубки.
– Слышь, Склифосовский, – наконец чуть примирительнее сказала Поля, – не тяни резину. Говори, в чем дело.
– Не могу я к ним.
– С чего бы это? Ты же их любишь. Что, тетя Ира опять с моими предками поругалась? А тебе не похуй? Они ж в тебе души не чают. Интеллигентный ленинградский мальчик. Это ж я для них мажорка безмозглая. Кстати, не по делу доебываются. Хрена я им мажорка. Но что там скажешь. Насильно мил не будешь.
Ее голос стал неожиданно грустным.
– Поля, – повторил Митя, – не могу я к ним. Я тут как бы не совсем тут что бы, – продолжал он мямлить в черную грязную трубку уличного телефона-аппарата. – Ну не совсем в том состоянии. Или, точнее, совсем не в том. Колбасит меня как-то, и чувствую себя умеренно, да и прикид не тот.
– Не могу понять, пугаться или как, – ответила Поля с искринкой радости, – но что-то твой рассказ начинает меня развлекать. Ладно, потом разберемся. Пока тебя к нам отвезу, благо предки все равно свалили в свою Валентиновку.
Митю всколыхнуло радостью.
– Отлично! – закричал он в трубку. – Валентиновка – это пять. И Клязьму вашу нежно люблю. Хоть и не Луга, конечно, – поспешно добавил он.
Митя ожидал услышать еще одно «блядь», но Поля неожиданно промолчала. Тогда Митя решил все объяснить еще раз.
– Как раз об этом я и хотел тебя попросить. А то что-то меня плющит как-то не по-хорошему. Испугаю я их.
В кабину злобно и жлобски постучали. «Не Питер», – довольно подумал Митя.
– Так я сейчас к тебе? – на всякий случай переспросил он.
– Стой, где стоишь, – ответила Поля. – А я быстро за тобой. Ты как приехал?
– На собаках.
Поля на пару секунд замолчала.
– На собаках? – повторила она, но без особого удивления. – Ну даешь. Ладно, потом расскажешь. Пока что найди на Ленинградском, где замкадовцам в стаканы фанту разливают, там в центральном зале, справа, поищи, где притулиться, там и найдемся. Я быстро.
– Какая фанта? – спросил он, все еще соображая с ощутимым трудом, наверное, как после сотрясения мозга. – Ты что, охренела?
– Ты на Ленинградском? Или уже думаешь, что из Казани приехал?
– Да не на вокзале я, – объяснил Митя, и на этот раз ему действительно стало неловко. – На самом деле я в Москве уже несколько дней тусуюсь. Прости, что не позвонил. Да понимаю я, что свинья. Сейчас вписываюсь на «Таганской».
– Охуеть, – сказала Поля, снова подумав. – А у кого вписка-то?
– В том-то и дело, что как бы ни у кого. Вписка и вписка. Системная. Народ отличный. Но там даже сортир без двери, с занавеской. Короче, я как-то немного подзадолбался.
– Понятно, – ответила Поля даже слишком быстро. – Не надо тебе сейчас в Лопухинский. То есть совсем тебе туда не надо.
– А я тебе про что? – радостно ответил Митя, чувствуя, что язык заплетается все больше. – Захлопнись уж наконец, и я до тебя доеду. Соскучился я по тебе, кажется.
– Хорошо, стой на «Таганской», очень вокруг не шастай, не светись, ментам на глаза не попадайся. Не нравится мне что-то, как ты говоришь. Скоро приеду.
– Зачем мне твоя «Таганская». Я что, по-твоему, совсем в умат?
– По-моему, совсем, – ехидно и довольно сказала Поля. – Так что жди уж лучше.
– Хрена тебе, птичка, а не Жанну де Арк, я только устал немножко. Не погоню я тебя через весь город. Давай компромисс.
– Какой еще компромисс? – спросила она несколько достанным голосом.
– На «Аэропорте». Пока доеду, ты как раз оденешься и дойдешь.
– Здесь идти пять минут, как ты помнишь. Ты что думаешь, я тут буду бороду подстригать к твоему приезду?
– Ладно, сестрица, сворачивай пургу, через полчаса обнимемся.
– Идет, – ответила Поля. – Но каков упертый дебил. И характер у тебя поганый. А все равно соскучилась я по тебе, хоть и не видимся толком. Ладно, – повторила она, – «Аэропорт» так «Аэропорт».
Но Митя уже повесил трубку.
На «Аэропорте» было не так людно, как в центре, и морды, подумал Митя, как-то посимпатичнее, быдло изрядно схлынуло.
Поля бросилась ему навстречу, обняла, подергала за плечи, отстранилась, внимательно изучила и поцеловала в губы. «И дебил, и в умат», – подвела она итог.
Она была знакомая, теплая, все такая же тощая, простоволосая, зеленоглазая, наспех и небрежно одетая, да еще с фенечками на левом запястье, и неожиданно полная светом. «А еще проницательная», – вдруг подумал Митя.
– Ну здравствуй, пионер, – сказала она, открывая дверь.
«Олдовую из себя строит», – с легким раздражением, но и с нежностью подумал Митя, разглядывая повзрослевшую сестрицу.
– Олдовую, значит, строишь? – сказал он. – Тебе не идет. Годы еще не те, да и блядской потрепанности маловато.
– Ничего я не строю, – немного раздраженно ответила Поля, впервые за все время их нынешнего общения почувствовав, что упускает инициативу в разговоре. – Это я, что ли, говорю так, как будто выучил словарь юного сайгонского пионера?
– Нету Сайгона, – сказал он, театрально разводя руками.
– Совсем?
– Совсем. Коммунятые открыли вместо него магазин унитазов.
– Блядь. Не. Ну реально блядь. Хотя в чувстве юмора им не откажешь. Слышь, прикольно, а? Концептуальненько. – И она заулыбалась почти что от уха до уха. – Сначала в душ или в койку? – с искренней заботой, хоть и с опозданием, спросила наконец.