Воскрешение сердца
Шрифт:
Он замолк, затих, и его дивная песнь оборвалась в момент. Не мог дольше удерживать благостный момент. Да и сам момент провозвестил приток боли. Но никто, никто из присутствующих не обратил на это должного внимания, ведь родился сын! Дивный, красивый, розовощёкий, с золотыми кудрями; чёрные глаза его засверкали, как звёзды в ночном океане неба.
–Ангел! – Воскликнул Энтони, взглянув на желанного сына.
–Ангелочек! – Вторила Марсэлина и совершенно позабыла о Малыше, который тихонько дышал на груди Ортонсольза, не испытывая притом каких-либо дурных намёков. Его душа была лучезарна
В эту секунду сердце матери покрылось мраком. Малыш загрустил, потому что мрак коснулся его невольно, отчётливо. Подлая тень проскользнула внутрь, и мальчик застыл в холодности чувства незнакомого, неприятного. Вздрогнул немного, и что-то страшное выползло наружу на детское личико.
–Что с тобой? – Спросил Ортонсольз, обнимая и целуя напуганного Малыша в лобик, но даже и этот щадящий жест не прогнал тучи из души Малыша. – Родился твой братик, такой красив… – И осёкся на полуслове, не осмелившись вымолвить конечный итог.
Малыш посмотрел в глаза с такою недетскою мольбою, и этот взгляд потряс Ортонсольза! Он осознал, что отныне, с открывшейся минуты, судьба Малыша будет совершенно другой. Но разве в силах слуга изменить смысл, нависший приговором?! Сказал только:
–Всё хорошо…
–Да…
Они лобзали святость Иисуса.
–Мяу… Мяу… – А кот почему-то убежал под диван. Забился в самый дальний угол и никак не хотел себя показывать, хотя мальчик звал его и пытался вытащить на волю рая. Но тот, словно заколдованный, сидел там тихонько.
–Иди сюда, шалун! – Позвал Малыш и засмеялся. – Чего испугался? Я с тобой, никто тебя не … Иди, иди ко мне, ну, пожалуйста, вылезай скорее, будем играть… – Мальчик упрашивал своего любимого котика ласковыми речами.
–Мяу-мяу… – Лишь отзывался тот из-под дивана.
–Ну, глупыш?! Не бойся…
Кот словно что-то почувствовал, будто бы прозрел нечто на кошачьем чутье, его сладкая мордочка тоже опечалилась, потускнела, он с опаской вылез из-под дивана, но едва мальчик погладил его по голове, успокоился и стих. – Мяу… – И доверительно прижался к руке своего друга.
–Умница… Мы никогда не расстанемся с тобой!
–Мяу…
Энтони старший и Марсэлина так радовались своему сыночку, что совсем позабыли о Малыше, которому тоже необходима их внимательная забота, постоянная любовь. Теперь же почти всё свободное время Энтони проводил с сыном, рождённым от его плоти и крови, наслаждаясь при этом неземной красотой мальчугана с золотыми кудряшками. И он уже не в состоянии был делить чувства с Гумисолем, ничего не имевшим общего с его очерствевшей душой. Сердце как-то онемело мгновенно, и только одна нежность жила в нём – нежность к своему единственному сыну! И законному!
Разве на таком равновесии он мог думать о другом сыне?! Не мог и не думал, лишь ожесточался и становился хладнокровным, порою даже жестоким. Бывало и бил Малыша, не сильно, как-то убого, словно обличал своё нетерпение и поспешность. Изменить же свои права даже и не пытался.
Марсэлина тоже свивала заботу о втором ребёнке. Она реже и реже приходила в спальню Малыша, потому что, видя, какие разные братья осязают единую историю жития, не могла лицезреть без стонов и вздохов, без ропота и суда, на своего первенца. И мало-помалу совсем перестала навещать маленького гения. На такой зыбучести нрава и равнодушия холод бездны уже явно ютился на пороге этого дома, обещая ему горькие перемены.
Вся ласка и любовь теперь принадлежала Энтони младшему, мальчугану с обликом ангела. Дом, словно 'oжил. Свет лился на счастливом смехе, а другая часть дома, самая крохотная его мера, дышала горьким и болезненным вздохом. Пролетали дни, пробегали ночи. Сутки скакали не резво, а постепенно.
Братья росли, и росла их любовь по отношению друг к другу на удивление всем. Помог случай. Однажды в один из осенних вечеров, когда могучие звёзды засеребрились в вышине чужого неба, чужого по недоступности и неведению, когда жёлтая луна на полном объёме осветила океан разлитых повсюду огней, Малыш взгрустнул на своём четырёхлетнем возрасте. Мать уже несколько недель не подходила к нему, не ласкала его волосы, не улыбалась по-доброму, нежно и желанно, а он так скучал по ней.
Нет, конечно, Ортонсольз постоянно развлекал малышку, но не ведал, как ему объяснить, что Марсэлина занимается с Энтони младшим, что он болен и его жизни угрожает смертельная опасность. Добрый слуга лишь размышлял, как поведать о той беде, нависшей над его братиком, разве поймёт?! Маленький ещё, кроха совсем. Нужны ли ему такие печали и невольные страхи? Но Малыш хорошо говорил, внимательно слушал и понимал буквально всё, как взрослый! Этим он и отличался ото всех людей!
За эти четыре года Малыш ни разу не видел Энтони младшего, хотя так хотелось не просто увидеть, но и приласкать милого братика. Родители скрывали его от Гумисоля, боясь, что тот напугает ангелочка, и поэтому никогда не позволяли Малышу даже приближаться к спальне Энтони младшего.
И за такую жестокую и злобную намеренность в отношении Малыша, Энтони старший и Марсэлина обрекли своего ангелочка на невольное страдание, которое росло, росло и достигало некоторых величин. И величины не могли растаять, либо исчезнуть совсем.
Настал момент беды…
Сошли наказания…
Сегодня Малыш был предоставлен самому себе и даже верный Ортонсольз, казалось, позабыл о нём. Все бегали, суетились, говорили вполголоса, полушёпотом. Доктор не выходил из комнаты Энтони младшего ни на минуту. Малыш, любивший перелистывать книги или рисовать картинки из книг, позвал Ортонсольза. – Почитай мне…
Но тот был излишне хмур и озабочен текущими событиями. И совершенно не похож на себя. Трагедия, разыгравшаяся в доме, и слугу сделала более чёрствым и сухим. – Прости, Малыш! Энтони младший умирает и…
–Мой братик?
–Да, Малыш…
–А почему, почему мне никогда не разрешают на него даже посмотреть? Я хочу увидеть Энтони… Я же люблю его… Разве я могу сделать ему плохо или больно? Можно мне хоть чуть-чуть взглянуть на ангелочка? Какой он?
Ортонсольз не нашёл подходящего слова, да и обстоятельства не позволяли ему объяснять долго. Но речь ребёнка сильно смутила его волю, не нашелся, как выразить своё сожаление. Сказал только. – Потом поговорим…