Воскрешение
Шрифт:
Не в силах покарать тех, кто действительно нанес ему вред, моррон малодушно выместил злость на ни в чем не повинном трупике зажаренной рыбы. Слегка поддев кончиком сапога лишенного половины плоти карася, Дарк совершил резкое движение ногой в сторону реки и грязно выругался в адрес почтенных служителей сятого Индория, благо что из-за все продолжавшегося звона колоколов никто из находившихся рядом ничего не расслышал.
Опровергая прописную истину, что рыбы не могут летать и годны лишь на то, чтобы безмолвно шевелить плавниками в воде, недоеденный карась взмыл высоко в воздух и, быстро перелетев через находившееся шагах в пяти ограждение парапета, устремился в речную пучину. Набережная возвышалась над поверхностью воды метра на три, так что увидеть погружение
Однако ни это досадное недоразумение, ни происки регулярно оглушающих народ святым перезвоном индориан не могли испортить настроение Дарку, пребывавшему, как ни странно, в наипрекраснейшем расположении духа. С момента, когда его нога ступила на аккуратно вымощенную мостовую рыночной площади, прошло всего около двух с половиной часов, а он уже знал об Альмире достаточно, чтобы приступить к активным действиям. И лишь предательски занывший пустой желудок заставил моррона слегка повременить и устроить привал на скамейке.
Добыть информацию оказалось довольно просто, ради этого даже не пришлось давиться в толпе и стаптывать сапоги. Опытный глаз бывшего офицера быстро приметил сидевшего, прислонившись спиной к парапету, бродягу: голодного, оборванного и, видимо, не обладающего должными связями в нищенской среде, чтобы иметь право просить милостыню. Это еще один из вопиюще возмутительных парадоксов человеческого общества, настолько несправедливого порой к честным индивидуумам, что Дарк иногда начинал призадумываться: а стоит ли вообще человечество защищать? Тому, кто на самом деле нуждался в помощи, не дозволяют ее просить. Стоит лишь оголодавшему человеку протянуть руку, как его тут же избивают до полусмерти костылями, клюками и фальшивыми культями мнимые убогие, сделавшие попрошайничество своим ремеслом. Просят же подаяние обычно люди недостойные, то есть те, кто не только не находится на грани между жизнью и смертью, но питается почаще и получше многих из подающих глупцов.
Невысокий, исхудавший до степени частичного превращения в обтянутый кожей скелет, голодранец уже не боролся за жизнь, уже отчаялся раздобыть краюху хлеба. Он понуро сидел на холодных, сырых камнях мостовой и отрешенно взирал на проходивших мимо людей. Обильно покрывший его тело узор из синяков, порезов и ссадин говорил о том, что еще недавно надежда выжить у бедолаги была. Видимо, он сделал попытку вымолить пару грошей, за что и поплатился, чем и вызвал гнев членов «попрошайнического» цеха.
Если так уж сложилось, что смыслом жизни стало спасение всех людей, то почему бы не позаботиться об отдельном человеке, который к тому же действительно, нуждался в участии. Дарк не только сам купил медленно умирающему еды, но и разогнал пинками стайку мастеров нищенского ремесла, тут же попытавшихся обобрать несчастного. Аламез лично проследил, чтобы крынка, полная молока, ломоть хлеба и немного зелени скрылись в недрах скучавшего без съестного как минимум неделю живота. Моррон не пожадничал, он мог бы купить босяку вина и мяса, да только для нищего более питательная еда означала бы верную смерть. После многодневного голодания желудок неспособен справиться с тяжелой едой, происходит так называемый «заворот кишок», смерть хоть и скорая, но мучительная настолько, что ее не пожелаешь и врагу. Дарк знал это, видел однажды собственными глазами, как жители одного долго осаждаемого города жадно набросились на еду, а затем умирали в страшных муках, катаясь по земле, крича от боли и судорожно хватаясь руками за разрываемые жуткими спазмами животы. К счастью, память вовремя пришла на помощь моррону, показав картинку из прошлого. Дарк желал лишь помочь и не хотел, чтобы на его совести была смерть отчаявшегося, беспомощного человека.
Жажда жизни вернулась к бедолаге довольно быстро, еще до того, как в перепачканном молоком рту исчезли последние хлебные крошки. Бедняк воспрянул духом и принялся благодарить, однако моррон не любил пустых слов, за которыми никогда не последуют приносящие реальную пользу действия. Приняв первую порцию лести в свой адрес, льющейся из глубин наконец-то удовлетворившей голод души, Аламез прервал дальнейший поток и предложил нищему выгодную сделку. За три серебряные монеты, хотя иному рассказчику Дарк ни за что не дал бы больше одной, голодранец рассказал ему об Альмире… о ненавистном ему городе, в котором он прозябал долее пяти лет.
Ни для имперцев, ни для герканцев, ни для кого-нибудь еще не секрет, что филанийские правители никогда не отличались большим умом иль житейской смекалкой. В прошлом филанийские короли не преуспевали ни в ратном деле, ни на скользком дипломатическом поприще, ни в управлении собственной страной. В который раз Дарк Аламез подивился: «Каким таким чудом имперский полководец умудрился проиграть филанийцам ту самую проклятую битву, в которой сам он командовал эскадроном и при которой впервые погиб?» Этот вопрос он задавал себе раз десять за последние дни и наверняка уж более сотни раз в прошлой жизни, но так и не нашел на него приемлемого ответа. Одним из самых наглядных примеров отсутствия у филанийских монархов прошлых лет не только гибкого стратегического мышления, но и элементарного здравого смысла являлись наиглупейшее расположение столицы, а также крайне неудобное как с военной точки зрения, так и с позиции наличия простейших удобств городское обустройство.
Не секрет, что королевством куда проще управлять, когда столица находится в географическом центре, в самой середине подвластных земель. В этом случае не возникает проблем с отдаленными провинциями, где власть короля зачастую лишь фикция, пустой звук, а настоящими хозяевами удаленных земель являются или властолюбивые вельможи, мечтающие сами надеть корону монарха, или охочие до казенного добра, распродающие все подряд чиновники. Альмира же, как назло, находилась почти на самой северной границе страны, в каких-то десяти милях от леса, за которым не было ничего, кроме вырезанного орками Кодвуса и разрушенного, не охраняемого ныне горного рубежа со степями.
С военной точки зрения положение столицы также было незавидным. Она находилась в довольно узком коридоре между владениями воинственных герканцев и имперской границей. До западного соседа, Геркании, было всего шестьдесят миль, а до восточного, могущественной Империи, и того меньше – всего сорок две. Если любой из соседей пошел бы войной, то Альмира оказалась бы в осаде уже на третий-четвертый день, филанийские провинции погрузились бы в хаос, значит, стали бы легкой добычей захватчиков. Ну а если бы герканский король заключил тайный союз с императором и огромные армии обоих государств выступили одновременно, то вся война продлилась бы не дольше недели. Дарк искренне недоумевал, почему еще Филания существует как независимое королевство, а не поделена на герканские и имперские провинции.
Однако история историей, а согласно военной науке филанийская столица была расположена крайне неудачно. Куда целесообразней было бы ее перенести в Ворвут, второй по значимости город королевства, находившийся на сто двадцать миль юго-западней Альмиры. От опасной близости с герканскими провинциями Ворвут защищала высокая и протяженная горная гряда, переход через которую войск был практически невозможен. От имперской границы до Ворвута было примерно сто семьдесят имперских миль, и если грозный восточный сосед напал бы, то перед тем, как приблизиться к столице противника, войскам пришлось бы взять около десятка замков и хорошо укрепленных крепостей, а также захватить два крупных города: Десбер и Милкс. Об этом моррону поведал, конечно же, не нищий. В голове Дарка внезапно сами собой всплыли знания, полученные им еще во время учебы в имперской военной академии. Захват Филании частенько на уроках рассматривался, но на практике до сих пор не был осуществлен.