Воскресное утро: Воскресное утро. Решающий выбор

Алексеев Михаил Александрович

20 июня 1941 года.

Аэродром «Бобруйск»

Весь день 19-го и до обеда 20 июня Николай потратил на то, чтобы узнать что-нибудь о симпатичной официантке. Напрямую подойти к ней он стеснялся, да и она была загружена работой и обустройством на новом месте. Вечером же из палаток, где жили официантки и медсестры, долго звучала незнакомая музыка на русском и английских языках, прерываемая молодым задорным смехом. Утром лейтенант сумел познакомиться с одним сержантом-курсантом из полка новичков, назначенным летчиком-наблюдателем. Шести курсантам не хватало до окончания учебной программы несколько часов самостоятельного налета на боевых МиГах, но командиры решили, что это они смогут выполнить и на «спарке». Так вот этот курсант и пел под гитару вечером в палатке. Коля выспросил у него все, что он знает об этой девушке. Оказалось, что большинство из официанток – дочери летчиков, инженеров и техников их Центра. В основном им по 17–18 лет. И Лена, так ее звали, не исключение – отец ее был майором. Лейтенант, смущаясь, попросил курсанта взять его вечером с собой. Курсант, подсмеиваясь над стеснительным лейтенантом, пообещал его не забыть. И выполнил обещание. Вечером лейтенанта ВВС Николая Егорова, красного от смущения (хорошо, что в палатке был полумрак), представили дамскому обществу. Пытаясь пройти на свободное место, лейтенант, не разглядев,

ударился лбом об опорный столб палатки, чем еще больше развеселил компанию. Сконфуженный, он уселся с краю, в уголок потемнее, стараясь не привлекать более к себе внимания, и огляделся. Общество состояло из девчат официанток, медсестер, шести вышеупомянутых курсантов и, к удивлению Егорова – нескольких лейтенантов из других эскадрилий его полка. Девчонки и тут были одеты примерно так же, как и тогда, когда он их увидел впервые. А тут к тому же они еще и сидели… в общем, Коля старательно отводил глаза в сторону, дабы никто не подумал, что он подсматривает. Да вот беда – девчата сидели со всех сторон, так что хоть глаза закрывай. А вот курсанты как бы и не замечали таких мелочей. На одной из тумбочек стоял аппарат, называемый новичками «магнитофон», и из него лилась музыка. Николай подивился громкости и разборчивости воспроизведения. Песни были странные, чаще всего очень ритмичные и на английском языке. Под магнитофон рассказывали анекдоты, причем иногда такие, что лейтенант Егоров краснел, или разные смешные истории. Пытались танцевать, но тут представители 161-го полка выпадали из общения полностью, а шестерых курсантов было маловато. Правда, как они называли – «медленные танцы» – были не сложны, и товарищи из его полка понемногу осваивались в обществе. Сам Егоров пока стеснялся и еще больше стеснялся этого чувства. На Елену он старался не смотреть, хотя глаза косили сами собой. И куда подевалась лихость летчика-истребителя?

То ли курсант проболтался Лене, то ли случилось нечто невозможное, но неожиданно на «белый танец» – это когда, как объявил один курсант, «дамы ангажируют кавалеров» – она пригласила его. Лейтенант пошел на этот танец, как в лобовую. Когда его руки обняли ее талию, а ее легли ему на плечи, он ощутил ЕЕ ЗАПАХ, и, сквозь гимнастерку почувствовав ее грудь – Коля вдруг понял, что его душа воспарила над ними обоими, и он с удивлением разглядывает все происходящее со стороны. Она что-то спрашивала его на ухо, смеялась – лейтенант Егоров просто оцепенел, оглушенный бурей чувств и ощущений, с трудом переставляя ноги в танце. Все же, как хорошо, что у новичков такие простые танцы – ни на что большее, как медленное вращение с переминанием с ноги на ногу, Егоров в этот момент был неспособен. С ним творилось что-то непонятное – были у него девушки и до Лены, и не со всеми из них были только романтические отношения, однако таких сильных чувств от таких невинных вещей, как танец, он не испытывал.

Потом пели песни под гитару, Егоров же, сидя рядом с Леной и держа ее руку в своих руках, медленно таял, судя по смешкам своих товарищей – с идиотской улыбкой на лице, пытаясь невпопад подпевать. Он был счастлив.

20 июня 1941 года.

Москва. Кунцево

Сталин сегодня смотрел хронику из Вязьмы и фильм из привезенных потомками. Хроника была интересной и хорошо снятой, с разных ракурсов и планов, что позволяло рассмотреть и общее и частности. Сталина интересовало всё – и люди, и техника. Техника впечатляла. По технике у него уже были отчеты инженеров, летавших в Вязьму. И в них Сталин старался уяснить самое главное – сможет ли промышленность изготовить подобное оружие и как это будет быстро. Глядя на солдат и офицеров, стоявших в строю или показывающих возможности техники, Сталин думал о том, что неминуемо – даже при всей мощи потомков – у них будут потери, и нужно уже сейчас начинать подбирать людей, способных в кратчайшие сроки освоить столь могучую и совершенную технику. С летчиками было это проще – все же был запас сегодняшних курсантов, а завтра лейтенантов, а вот с остальными было сложнее. Особенно офицерские кадры. Как сказал ему в разговоре Жуков – уровень их военного образования – от трех до восьми лет, в ходе которых они изучали теорию на основе практики его поколения – делает их очень серьезным кадровым ресурсом. Особенно в условиях, как выяснилось из материалов потомков, кадрового голода 1941 года. Значит, уже сейчас нужно подбирать людей командиров всех степеней для стажировки рядом с потомками. Начиная от взвода. И образовательный уровень стажеров должен соответствовать должностям. Все это они обговаривали с Берией при просмотре хроники. А потом им поставили фильм, выбранный наугад Сталиным из списка. Это был фильм «А зори здесь тихие». Сталин в последние мирные часы внутренне хотел посмотреть фильм не о войне. Он ошибся. После того как включился свет в зале. Сталин долго сидел молча, а потом все так же молча закурил.

– Знаешь, Лаврентий, я читал и читаю книги потомков, слушал их слова о гибели 20 миллионов советских людей, видел, с какой ненавистью они относятся к немецким захватчикам, но только сейчас я понял, какое страшное испытание нас ждет. Такие женщины! Девочки! Шли на смерть, жертвуя собой ради Победы, о которой они даже ничего не знали, но до последнего мгновения своей жизни свято в нее верили. Мы! Я! Ты! Все мы! Те, кто руководит Советским Союзом, должны сделать все, что бы таких смертей было меньше. Мы должны соответствовать народу, который дал нам право управлять собой. Все, что нам передали или еще передадут потомки, должно нами быть изучено до мельчайших подробностей. Мы должны исключить все ошибки, допущенные нами в той истории. Все! И карать мы будем в первую очередь тех, кто не исправит ошибок, зная о них.

Помолчав, Сталин продолжил:

– Ты посмотри еще раз дела тех, кто сейчас у нас находится под следствием как вредитель или шпион. Может так случиться, что вредители не они, а те, кто остался на свободе. В общем, с биографиями всех, кто есть в материалах потомков, нужно серьезно поработать.

21 июня 1941 года.

Аэродром «Бобруйск»

21 июня, сразу после завтрака, весь личный состав обоих полков разошелся на предварительную подготовку. И если у полка реактивщиков эти занятия заняли часа полтора и свелись к отработке маршрутов и районов патрулирования, и им не нужно было отрабатывать взаимодействие в парах, в ходе планируемого пилотажа входа в атаку, атаки и выход из атаки, то у летчиков 161-го полка вопросов, требующих разбора и подготовки, было много. Во-первых, хотя полк уже и перешел на работу в парах и был разбит на них, но практического опробования этой схемы еще не было – попросту не успели, во-вторых, построения, описанные в рекомендациях, ранее не применялись и соответственно требовали разбора и понимания каждого элемента. Вот тут помощь оказали летчики реактивных МиГов. Все же каждый из них был летчиком-инструктором, поэтому каждый обладал в той или иной степени опытом преподавательской работы. У каждого из них оказались деревянные макеты реактивных МиГов и они их использовали там, где не хватало таких же макетов И-16. Сначала они работали с каждой парой. Потом пары объединялись в звенья, шестерки, восьмерки и эскадрильи. Занятия в паре лейтенанта Егорова вел зам по летной подготовке 401-го полка подполковник Соколов. Коля знал, что он из другого полка, летавших на более совершенных

машинах, нежели их новые соседи по аэродрому. То, что он уже слышал о возможностях тех самолетов, вообще не укладывалось в его голове. Хотя он уже как бы привык к удивительным вещам, происходившим вокруг него в последнее время. Макеты И-16 у Николая были, но он их спрятал и предупредил своего ведомого, чтобы тот не проговорился. Очень уж ему хотелось, пусть хотя бы понарошку, «полетать» на реактивных истребителях. Так вот подполковник Соколов достал из сумки макеты, совсем не похожие на реактивные МиГи, стоявшие на их аэродроме. Эти самолеты были остроносыми, с боковыми воздухозаборниками, они были более похожи на стрелы, и уже глядя на них, Николай поверил в то, что о них говорилось. Проинструктировав их пару и опросив их на предмет понимания ими задач и порядка их исполнения, Соколов вместе с ними перешел ко второй паре их звена, и они уже вчетвером пилотировали «пеший полетному». Их эскадрилья в полном составе вошла в ударную группу, то есть им предстояло встретить немецкие бомбардировщики на их эшелоне, вторая эскадрилья была в готовности атаковать противника с высот на 1000–1500 метров ниже, третья эскадрилья располагалась на 1000–1500 метров выше ударной группы и делилась на шестерку прикрытия и шестерку резерва во главе с командиром полка или его заместителем. Реактивные МиГи были не связаны задачами и могли импровизировать и выбирать цели по своему выбору. Основной задачей завтрашнего дня было выбивание немецких бомбардировщиков.

Вообще, по этому поводу между Жигаревым, Копцом и Красавиным была дискуссия. Генерал-майор Копец стоял за то, чтобы в первую очередь выбить у немцев истребители, мотивируя, тем, что без них с бомбардировщиками будет справиться легче. Жигарев своего определенного мнения не высказал, а Красавин стоял на позиции выбивания в первую очередь бомбардировщиков. Обоснованием этого взгляда была необходимость оказания хотя бы косвенной помощи своей пехоте. Свои бомбардировщики, ввиду их невысоких летных характеристик для сегодняшнего дня и ожидаемых больших потерь, решили не поднимать. Так вот, помочь пехоте можно было, лишь уменьшая ударную силу второго Воздушного флота – выбивая бомбардировщики в первую очередь. В итоге Жигарев принял волевое решение, согласившись с предложением Красавина. Всего этого лейтенант Егоров не знал, но ему и его товарищам предстояло претворять эту концепцию в жизнь.

Занятия шли до 17.30 с перерывом на обед. В 17.30 пилоты отправились на ранний ужин, и после него состоялся короткий митинг, на котором оба замполита и командиры полков призвали личный состав к верности присяге, любви к социалистической Родине и готовности отдать жизнь за идеалы революции и независимость Родины. Генерал-майор Красавин в конце лишь пожелал всем удачи и добавил, что будет лучше, если отдавать жизни придется немецким летчикам за их фатерлянд, а задача наших летчиков лишь помочь им в этом благородном деле.

По окончании митинга был объявлен отбой для летного и технического составов обоих полков. Самолеты были уже подготовлены. Подъем для техников был запланирован на час ночи, для летчиков на полвторого. На 3 часа был назначен старт трех МиГ-15 УТИ – разведчиков и следом шесть пар 1-й эскадрильи МиГов. Через 45 минут планировался взлет второй эскадрильи и еще через 45 минут – третьей. Еще три разведчика стартовали через полтора часа после старта первой тройки, еще через полтора часа – третья тройка. 161-й полк должен был быть в готовности к взлету по команде обзорных РЛС о входе в их зоны больших групп самолетов противника. Для 161-го полка в связи с наличием у них радиосвязи придумали систему «пароль – отзыв», сменяемую для каждого вылета и доводившуюся от комполка до командиров звеньев. Проблемнее было с другими дивизиями и полками. Сложность опознавания самолетов решили немного облегчить заранее определенным эшелоном возврата наших самолетов, не совпадающим с обычными высотами, используемыми немцами. Плюс им было запрещено приближаться к Минску ближе чем на 50 километров. В этом случае в воздух поднимался один из полков 43-й ИАД, отряженной для защиты Минска. Для них действовал запрет подлета к Минску ближе 15 километров. В случае невозможности остановить противника до этого рубежа, они должны были выйти из боя и не мешать работе ПВО города.

21 июня 1941 года.

Минск

21 июня начали прибывать по железной дороге передовые части 16-й и 19-й армий Лукина и Конева. Их тут же отправляли в УРы старой границы на подступах к Минску. Все Штабы ЗОВО, ВВС, НКВД – перебрались в полевые пункты управления. В должность командующего Западным фронтом вступил генерал армии Жуков, генерал армии Павлов был назначен его заместителем и в данный момент занимался подготовкой УРОв и размещением войск в них. Особый корпус РГК, используя все имеющиеся танки дивизий, интенсивно проводил обкатку личного состава прибывающих частей. Готовились данные для создания сетей радиосвязи – потомки поделились имеющимися в их распоряжении радиостанциями – в батальоны стрелковых дивизий корпуса были переданы все имеющиеся тактические радиостанции Р-105 и Р-107, две командных радиостанции Р-140 в Минске и Москве обеспечивали прямой канал, закрытый ЗАСом временной (для 70-х годов) стойкости, взломать которую в условиях 1941 года немцам было не под силу. Все радиостанции – включая и Р-105, 107 – охранялись дополнительно. Ежедневно с командирами всех степеней дивизий, входящих в корпус, проводились теоретические занятия по тактике и организации взаимодействия. После обкатки планировались тактические полевые занятия в составе «мотострелковый (танковый) взвод 134-го МСП – стрелковая (мотострелковая-танковая) рота» дивизий РККА. Одновременно артиллеристы точно так же отрабатывали взаимодействие с артполками, используя возможности инструментальной артразведки и управления огнем потомков. На этот компонент борьбы с вермахтом были обоснованные серьезные надежды. Похуже дело обстояло у ПВОшников. Максимум, чем могли помочь потомки – указать курс, высоту, скорость целей. А уж в стрельбе помочь не могли. В штаб Корпуса к офицерам из уже далекого 1979-го иногда заезжали машинисты из их времени, с которыми они успели сдружиться – Смотрыкин и Баранов. Они беспрерывно курсировали по маршруту Москва – Минск – Москва. Сначала им было очень тяжело, но к ним сразу же прикрепили опытных машинистов, которые, так сказать, без отрыва от производства успешно осваивали управление и обслуживание тепловозов. К каждому из тепловозов прикрепили по одному купейному вагону, в которых бригадам можно было отдохнуть. Поэтому сейчас и втянулись, и полегче стало. Хвастались, что так как каждый из них водил в пять раз более тяжелый поезд, нежели обычный, то по распоряжению Сталина и зарплату им положили в пять раз большую. В общем – в перспективе они были не бедными людьми.

21 июня 1941 года.

Москва

Утром Сталин вместе с Берией и Шапошниковым смотрел очередной фильм потомков. Выбрал для просмотра фильм «Они сражались за Родину». Да, научились потомки снимать фильмы о войне и простых солдатах на ней. В эпизоде построения полка старый маршал что-то подозрительно стал сморкаться. А после просмотра задумчиво заметил: «У меня создалось такое впечатление, что многие из артистов реально прошли войну. Настолько они естественно выглядели в картине». – И ушел от Сталина задумчивый. Последние часы были самыми мучительными. Все, что они могли сделать за эти пять сумасшедших суток – они сделали. Теперь оставалось самое трудное – ждать. Примерно в 10 часов позвонил Молотов и сообщил, что Маннергейм от личной встречи отказался, но письмо в посольстве приняли.