Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников
Шрифт:
– Не дураки выпить, надо статься? – спросил мужик в пиджаке, опоясанном красным кушаком.
– Каждый охотник уж, знамо дело, выпить не дурак. Что и за охота, коли насухую! Сырость, ветер… Как тут не выпить! Того и гляди, ревматизму схватишь, коли не пить. Сегодня вот всю ночь прохороводились. Две четверти было у них на пятерых, да я шестой.
– И прикончили?
– Прикончили. На воздухе да в холодке-то ведь пьется. Опять же колбаса эта у них с перечком…. селедки копченые… С соленой закуской чудесно. Выпили и ни в одном глазе… Поспать вот только теперича нужно. Сдам ружья,
– Убили ли что?
– Еще бы не убить! Тетерев есть. Убил я и им передал. Хотели они в лотерею его промежду себя разыграть, да не знаю, разыграли ли.
Егерь прислушался и сказал:
– Едут.
В отдалении послышался колокольчик. Минут через пять показались охотники. Двое из них были с собаками. Один был для чего-то в кавказской бурке, другой – в резиновом пальто, хотя погода была ясная. Егерь встал со скамейки и направился к ним.
– Рыбки, ваша милость, изволили по дороге купить? – обратился он к белокурому усачу, заглядывая в его ягдташ.
– Жене в подарок везу. Нельзя безо всего домой явиться, – отвечал тот. – Дичи нет, так уж хоть рыба. – Кому птица-то у вас досталась?
– Евстигнею Петровичу. За эту птицу он обязан всех нас на пароходе завтраком угостить, – отвечал рыжий бакенбардист, в бакенбардах которого торчала солома.
– А я думал, вам. У вас что-то ягдташ-то набит.
– А это у меня березовые почки в газетной бумаге. Везу домой, четвертушку настоять.
– На березовых почках чего лучше! Самый приятный настой.
– Еще бы, и лекарственный.
Мужик в пиджаке улыбнулся, толкнул в бок мужика в синем зипуне и сказал:
– Барин по березовым почкам охотился, почек настрелял.
– Ты не скаль зубы-то! Не твое дело! – крикнул на него рыжий бакенбардист. – В хорошую охоту я по десятку птиц стрелял. А теперь какая охота! Нешто теперь охота! Теперь скоро и совсем ее кончать надо. Николин день на носу. Почитай, уж в последний раз по весне и приехали-то. А ты зубы скалишь.
– Плюньте на них, Михаил Иваныч, – остановил его егерь. – Народ без понятиев. Нешто они понимают господский обиход! Собачку с собой возьмете или мне оставите?
– Возьму, возьму. А вон Алексей Сергеич муравьев бутылку набрал, – кивнул бакенбардист на человека в бурке.
– Муравьи – тоже прелестная вещь для домашнего обихода. От ломоты ли, спину ли разбить – первое дело. Надо только их в печке заморить – и когда из них спирт выйдет – им тереться. Пожалуйте вашу двустволку, Алексей Сергеич… Извольте получить. А только и двустволка же эта у вас новая! Прелесть одна.
– Влет по муравьям бьет, – пробормотал мужик в пиджаке, улыбнулся и отвернулся.
Егерь скосил на него глаза и, обратясь к охотникам, произнес:
– Покажите, господа, тетерева-то им… Пусть они посмотрят хорошенько, какой боров этой двустволкой убит, тогда и не станут говорить, что по муравьям влет бьет. Михаил Иваныч, у вас, что ли, тетерев-то?
– Нет, у меня сморчки в ягдташе. Птица у Евстигнея Петровича.
– Сморчки, – снова улыбнулись мужики. – По сморчкам стрелять еще лучше.
– Да разве я стрелял, чертовы куклы! Я сморчки у бабы купил.
– Вот тетерев, вот! – возгласил хриплым басом высокий черный
– Пароход-с, – сказал егерь. – Извольте спускаться на пристань. Когда изволите к нам опять пожаловать? – Да разве уж после Николина дня в воскресенье на последях сюда приехать, – отвечал охотник в кавказской бурке.
– Ждать будем, ждать будем. Я для водки-то приготовлю черносмородинных почек.
Охотники начали спускаться на пристань.
Осенняя охота
– Фу ты, пропасть! Бродим, бродим по лесу и полянам, а хоть бы ворона попалась! Где же птица-то? Куда она делась, черт возьми! – плюнул толстый грузный охотник, в высоких сапогах, подвязанных выше колен ремнями, в серой куртке со светлыми пуговицами и с зеленой оторочкой, с франтовским ружьем за плечами и с ягдташем, в сетке которого виднелись три красных гриба. – Где же птица-то? – еще раз обратился он к сопровождавшему его мужичонке в рваном пиджаке, опорках на босую ногу и в замасленной, как блин, фуражке с надорванным козырьком.
– Распугали, ваше высокоблагородие. Очень уж здесь много охотников ходит, – отвечал мужичонка. – Опять же теперь осенью и бабья нация тронулась за грибами в этот лес. А за бабой солдат пошел. Сами знаете, здесь у нас солдаты стоят – ну, им и лестно. Изволили видеть даве парочку с подсолнухами? Птица ничего этого не любит.
– Хоть бы ворона, простая ворона, а то и того нет! – повторял охотник, снимая с головы фуражку с длинным козырем и отирая со лба обильный пот платком.
– Вороны, ваше высокоблагородие, теперь по деревням цыплят воруют. Зачем им тут быть! Вон дятел в сосну долбит. Если желаете позабавиться – стреляйте. – Ну, вот… С какой стати я буду зря ружье коптить? Ружье у меня двести пятьдесят рублей… А ты ведь повел меня на тетеревиных выводков.
– Будут-с. Имейте только терпение.
– А скоро?
– Да вот в глушь войдем. Версты две – две с половиной.
– Фу, даль! Я и так устал как собака.
– Так присядьте вот тут на пенечек. В лучшем виде отдохнуть можно, а я тем временем кругом и около грибков вам поищу.
Охотник грузно опустился на пень.
– Уж, само собой, у нас здесь господская охота больше для променажу, – сказал мужик. – Первое дело – для променажу, а второе – чтоб выпить и закусить на легком воздухе. Вот-с гриб. Пожалуйте… Все-таки не с пустым ягдташем. Теперь четыре гриба будет.
– Я думаю, брат Спиридон, сейчас выпить и закусить.
– Самое любезное дело, сударь. Выпейте – сейчас вам и силы поддаст. Отдохнете на пенечке, ружьецо мне передадите, чтобы не тяжело вам было идти, и побредем мы тихим манером к выводочкам-то.
– Да есть ли выводочки-то? Может, ты врешь? Трезор! Куш! Ляг тут!
Породистый сеттер с высунутым языком и в дорогом ошейнике, тяжело дыша, опустился у ног охотника. Охотник передвинул из-за спины фляжку, оплетенную камышом, и стал отвинчивать от нее стаканчик. Потом он достал из кармана куртки сверточек в бумаге и развернул из нее три бутерброда. Мужичонка стоял перед ним, улыбаясь, и говорил: