Воскресный ребёнок
Шрифт:
И строго смотрю на Кристиана. Пусть знает: воскресенье – моё и Улла – тоже моя.
– Сегодня я это где-то уже слышал, – говорит Кристиан, снимает куртку и забрызгивает нам весь коридор. Потом запросто берёт мою руку, пожимает её и говорит:
– Привет! Значит, это ты Уллина лейб-гвардия?
– Да, это она, – говорит Улла, обнимает меня за плечи и прижимает к себе. Очень крепко. – И ты правда мешаешь.
Но говорит она это так, что поверить ей нельзя.
Я, например, не верю. И Кристиан тоже.
– Иди, работай спокойно, – говорит он, подталкивая Уллу к кухне, – мы тут сами справимся.
Потом идёт в белую комнату и плюхается на матрас.
– Ну, давай, – говорит он, – следи, чтобы я не мешал Улле.
А она уже ушла на кухню-мастерскую, закрыла дверь и снова стучит на машинке.
Я подхожу к Кристиану и сажусь рядом с ним. Но не слишком близко. Он ёрзает своими длиннющими ногами по нашему матрасу. Спасибо, хоть ботинки снял. На ногах у него два разных носка: синий в полосочку и красный. Вот умора! Он что, не знает, что носки надо надевать одинаковые? Кристиан хитро мне улыбается, но я смотрю на него строго. Хотя улыбка у него хорошая, только уголки рта прячутся в бороду. А потом он начинает меня расспрашивать. Про интернат, и про школу, и если ли у меня друзья, и ещё, и ещё… Я отвечаю. Не отвечать – это невежливо.
Когда он узнает обо мне всё и решит, что уже достаточно со мной познакомился, то уйдёт. Так я думала!
Но он не уходит. Он остаётся. Уютно устроился на матрасе и теперь сам рассказывает. О себе. Про то, что он учитель, и про то, где он живёт, и что детей он любит, но не всех. А потом он говорит про Уллу.
Рассказывает про её работу, как вообще люди пишут книги, и про издательство – есть такой «издательский дом», там книги печатают, и он подробно объясняет, как всё это делается. Он говорит со мной, как со взрослой. Так со мной ещё никто не разговаривал. Только Улла.
Но мы с ней вообще похожи.
А потом Кристиан говорит, что, если я захочу, он может сводить меня в такой издательский дом, где делают книги. Я спрашиваю, открыто ли там в воскресенье, ведь Улла забирает меня только по воскресеньям.
Нет, в воскресенье у них выходной, отвечает Кристиан. Они работают в будние дни, но он может меня забрать и свозить туда как-нибудь на неделе. Если мне хочется.
С интернатом он всё уладит. Ещё не знаю, хочется ли мне. Хотя когда тебя на неделе кто-нибудь забирает из интерната – это всегда здорово. Пусть даже Кристиан. Он вроде довольно милый. Может, и учитель хороший, если разговаривает со своим классом так же, как со мной сейчас. И к тому же он говорит хорошие вещи про нас с Уллой. Что он Уллой очень гордится, ведь она пишет замечательные истории для детей, и что это трудно, потому что за это мало платят, а знаменитой она ещё не стала. И что она очень изменилась с тех пор, как у неё появилась я, прямо-таки «расцвела», и ему, если честно, даже немножко завидно, потому что с ним она никогда так не «расцветала».
Я чувствую, что Уллу он очень любит и ему грустно от того, что теперь её нужно делить со мной. Это я понимаю. Мне тоже не особо нравится делиться. А делиться Уллой – особенно. Но я вижу Уллу только по воскресеньям, а всю оставшуюся неделю она только его – это ведь намного больше времени, чем одно-единственное воскресенье!
Тут Кристиан смотрит на меня сквозь свои дурацкие круглые очки, долго-долго, и говорит:
– Думаю, всё изменится. Насколько я знаю Уллу…
Он замолкает, шарит рядом с собой и вдруг… откусывает от Уллиного бутерброда…
Сейчас он его слопает! Весь!
А между укусами говорит:
– Улла сказала, что воскресенья с тобой всегда слишком быстро кончаются.
Я толком не слушаю – смотрю во все глаза, как у него во рту исчезает Уллин бутерброд… В бороде застряли крошки хлеба.
Вдруг в дверях появляется Улла. Она трёт глаза под очками и спрашивает:
– Ну, как вы тут?
– Он ест твой бутерброд, – говорю я, показывая на Кристиана. И не могу удержаться от смеха – он делает такое лицо, как будто сейчас получит страшный нагоняй. Улла перестаёт тереть глаза, подбегает ко мне, обнимает и спрашивает:
– Ты его для меня сделала?
Я киваю.
– Эй, а ну давай сюда! – кричит Улла Кристиану. – Это мой бутерброд!
И хочет схватить маленький кусочек, который Кристиан держит в руке.
– Ну тебя тут и балуют! Вот бы мне так! – восклицает он и поднимает кусочек повыше.
И они начинают возиться, совсем как дети. Как с ума посходили, честное слово! Щекочут друг друга, орут, визжат и хрюкают! А я сижу рядом и чуть не фыркаю от смеха. Ну прямо хуже, чем на школьном дворе! И вдруг я оказываюсь в самой гуще возни. Вот это да! Времени удивляться нет, надо защищаться, потому что эти двое начинают щекотаться, исподтишка. Я сопротивляюсь, но не сильно, чтобы никому не сделать больно.
– Всё, хватит! – в конце концов обессиленно стонет Улла. Вид у неё как у ощипанной курицы.
– Хватит, – кивает Кристиан. У него видок не лучше, особенно борода. – Идёмте есть торт, – объявляет он, расчёсывая пальцами бороду. – Плач'y я. В наказание.
– Будем надеяться, что наказание подействует, – говорит Улла и спрашивает меня: – Ты как, хочешь?
Ясное дело, хочу! Когда это я от торта отказывалась?
– А как же твоя работа? – спрашиваю я. Ей ведь надо писать.
– Готово, – говорит Улла, идёт на кухню и приносит большой коричневый конверт. – Марки наклеены, адрес написан, можно отправлять. А тебе поручение: опустить его в почтовый ящик – на счастье!
Я беру конверт и прижимаю к себе. Чтобы ни в коем случае не потерять. В нём – Уллина работа! Интересно, какая? Улла говорит, это книжка для детей. Пусть расскажет её мне. Читать сама я не люблю – рассказывать быстрее.
Мы одеваемся, и тут я вспоминаю – как раз вовремя – про блузку Андреа и листок с автографом. На этот раз я твёрдо решила ничего не забыть, совсем ничего.
Улла говорит, что всё уже приготовила: свою книгу она мне, само собой, подарит и добавит ещё одну для Андреа. А автограф сейчас быстренько напишет.
Я смотрю, как она пишет на бумаге – Улла Фидлер. Очень красиво. Может, оставить листок себе?
А потом мы отправляемся в путь. Все втроём! У Кристиана есть машина, и на ней мы едем в кафе. В какое? Я знаю тут одно, на углу перед интернатом. Там я никогда ещё не бывала. Только наши старшие иногда заходят туда после школы. И по воскресеньям тоже там околачиваются. Нас, младших, туда не пускают. Но сегодня мне можно. Потому что я с Уллой. И с Кристианом.
Машина у Кристиана так себе: старенькая и ужасно тарахтит. Разговаривать в ней невозможно.