Воскресшие боги (др. изд.)

Мережковский Дмитрий Сергеевич

– - Сами виноваты!--обратился к ней пожилой почтенный гражданин в одежде старинного покроя.-- Драли бы ребятишек, как следует,-- дурь в головы не полезла бы! А то-виданное ли дело?
– -монахи да дети государством править вздумали. Яйца курицу учат. Воистину никогда еще на свете не бывало такой глупости!

– - Именно, именно, яйца курицу учат!--подхватила тетка.-- Монахи говорят -- будет рай на земле. Я не знаю, что будет, но пока -- ад кромешный. В каждом доме -- слезы, ссоры, крики...

– - Слышали?--продолжала она, с таинственным видом наклоняясь к уху собеседника: -- намедни в соборе перед всем народом брат Джироламо,-- отцы и матери,-- говорит,--отсылайте ваших сыновей и дочерей

хоть на край света, они ко мне отовсюду вернутся, они -- мои... Старый гражданин кинулся в толпу детей.
– - А, дьяволенок, попался!--крикнул он, схватив одного мальчика за ухо.-- Ну, погоди же, покажу я тебе, как из дому бегать, со сволочью связываться, отца не слушаться!..

– - Отца небесного должны мы слушаться более, чем земного,-- произнес мальчик тихим, твердым голосом.
– - Ой, берегись, Доффо! Лучше не выводи меня из терпения... Ступай, ступай домой-чего уперся!
– - Оставьте меня, батюшка. Я не пойду...
– - Не пойдешь?
– - Нет.
– - Так вот же тебе! Отец ударил его по лицу.

Доффо не двинулся -- даже побледневшие губы его не дрогнули. Он только поднял глаза к небу.
– - Тише, тише, мессере! Детей обижать не дозволено,-подоспели городские стражи, назначенные Синьорие для охраны Священного Воинства.
– - Прочь, негодяи!
– - кричал старик в ярости.

Солдаты отнимали у него сына; отец ругался и не пускал его.

– - Дино! Дино!--взвизгнула тетка, увидав вдали своего племянника, и устремилась к нему. Но стражи удержали ее.

– - Пустите, пустите! Господи, да что же это такое!
– - вопила она.--Дино! Мальчик мой! Дино!

В это мгновение ряды Священного Воинства заколыхались. Бесчисленные маленькие руки замахали алыми крестами, оливковыми ветками, и, приветствуя выходившего на двор Савонаролу, запели. звонкие детские голоса: "Lumen ad revelationern gentium et gloriam plebis Israel". "Свет к просвещению языков, ко славе народа Израилева".

Девочки обступили монаха, бросали в него желтыми весенними цветами, розовыми подснежниками и темными фиалками; становясь на колени, обнимали и целовали ему ноги.

Облитый лучами солнца, молча, с нежной улыбкой, благословил он детей.

– - Да здравствует Христос, король Флоренции! Да здравствует Мария Дева, наша королева!
– -кричали дети.

– - Стройся! Вперед!--отдавали приказание маленькие военачальники.

Грянула музыка, зашелестели знамена, и полки сдвинулись.

На площади Синьории, перед Палаццо Веккьо, назначено было Сожжение сует, Bruciamento della vanita. Священное Воинство должно было в последний раз обойти дозором Флоренцию для сбора "сует и анафем".

Когда двор опустел, Джованни увидел мессера Чиприано Буонаккорзи, консула искусства Калималы, владельца товарных фондаков близ Орсанмикеле, любителя древностей, в земле которого у Сан-Джервазио, на Мельничном Холме, найдено было древнее изваяние богини Венеры.

Джованни подошел к нему. Они разговорились. Мессер Чиприано рассказал, что на днях во Флоренцию приехал из Милана Леонардо да Винчи с поручением от герцога скупать произведения художеств из дворцов, опустошаемых Священным Воинством. С этой же целью прибыл Джордже Мерула, просидевший в тюрьме два месяца, освобожденный и помилованный герцогом, отчасти по ходатайству Леонардо.

Купец попросил Джованни проводить его к настоятелю, и они вместе направились в келью Савонаролы.

Стоя в дверях, Бельтраффио слышал беседу консула Калималы с приором Сан-Марко.

Мессер Чиприано предложил купить за двадцать две тысячи флоринов все книги, картины, статуи и прочие сокровища искусств, которые в этот день должны были погибнуть на костре. Приор отказал.

Купец подумал, подумал и накинул еще восемь тысяч. Монах на этот раз даже не ответил; лицо его было сурово и неподвижно.

Тогда Чиприано пожевал ввалившимся беззубым ртом, запахнул полы истертой лисьей шубейки на зябких коленях, вздохнул, прищурил слабые глаза и молвил своим приятным, всегда ровным и тихим голосом:

– - Отец Джироламо, я разорю себя, отдам вам все, что есть у меня -сорок тысяч флоринов. Савонарола поднял на него глаза и спросил: -- Если вы себя разоряете и нет вам корысти в этом деле, о чем вы хлопочете?

– - Я родился во Флоренции и люблю эту землю,-- отвечал купец с простотою,-- не хотелось бы мне, чтобы чужеземцы могли сказать, что мы, подобно варварам, сжигаем невинные произведения мудрецов и художников. Монах посмотрел на него с удивлением и молвил; -- О, сын мой, если бы любил ты свое отечество небесное так же, как земное!.. Но утешься: на костре погибнет достойное гибели, ибо злое и порочное не может быть прекрасным, по свидетельству ваших же хваленых мудрецов.
– - Уверены ли вы, отец,--сказал Чиприано,--что дети всегда без ошибки могут отличить доброе от злого в Произведениях искусства и науки?
– - Из уст младенцев правда исходит,-возразил монах.--Ежели не обратитесь и не станете как дети, не можете войти в царство небесное. Погублю мудрость мудрецов, разум разумных отвергну, говорит Господь. Денно и нощно молюсь я о малых сих, дабы то, чего умом не поймут они в суетах искусства и науки, открылось им свыше, благодатью Духа Святого.
– - Умоляю вас, подумайте,--заключил консул, вставая.-- Быть может, некоторая часть...

– - Не тратьте даром слов, мессере!--остановил его брат Джироламо.-Решение мое неизменно. Чиприано снова, пожевав своими бледными старушечьими губами, пробормотал себе что-то под нос. Савонарола услышал только последнее слово; -- Безумие...

– - Безумие!--подхватил он, и глаза его вспыхнули.-- -- Ну, а разве Золотой Телец Борджа, предносимый в кощунственных празднествах папе,-- не безумие? Разве Святейший Гвоздь, поднятый во славу Господа на дьявольской машине похитителем престола, убийцей Моро,-- не безумие? Вы пляшете вокруг Золотого Тельца, безумствуете во славу бога вашего Маммона. Дайте же и нам, худоумным, побезумствовать, поюродствовать во славу нашего Бога, Христа Распятого! Вы издеваетесь над монахами, плясавшими пред Крестом на площади. Погодите, то ли еще будет! Посмотрим, что скажете вы, разумники, когда заставлю я не только монахов, но весь народ флорентинский, детей и взрослых, стариков и женщин, в ярости Богу угодной, плясать вокруг таинственного Древа Спасения, как некогда Давид плясал перед Ковчегом Завета в древней Скинии Бога Всевышнего!

Джованни, выйдя из кельи Савонаролы, отправился на площадь Синьории.

На Виа Ларга встретил он Священное Воинство. Дети остановили двух черных невольников с паланкином, в котором лежала роскошно одетая женщина. Белая собачка спала у нее на коленях. Зеленый попугай и мартышка сидели на жердочке. За носилками следовали слуги и телохранители.

То была кортиджана, недавно приехавшая из Венеции, Лена Гриффа, из разряда тех, которых правители Яснейшей республики называли с почтительною вежливостью "puttana onesta", "meretrix onesta", "благородная, честная блудница", или с ласковою шутливостью-"mammola", "девушка". В знаменитом, изданном для удобства путешественников "Catalogo di tutte le puttane del bordello con il !or prezzo" -- "Каталоге всех блудниц в домах терпимости с их ценами", против имени Лены Гриффы, напечатанного крупными буквами, отдельно от других, на самом почетном месте, стояла цена -- четыре дуката, а за святые ночи, кануны праздников, цена двойная -- "из почтения к Матери Господа".