Восьмая тайна моря
Шрифт:
— Вы давно знакомы с Щербаковым? — спросил Суровягин.
— Давно. А почему вы спрашиваете?
Он пожал плечами:
— Просто так.
Она посмотрела на него:
— С Олегом мы вместе поступали в университет. Со второго курса он ушел и поступил работать в порт.
Суровягин промолчал и взял Панну под руку. Снегопад прошел. Небо прояснилось внезапно, и все увидели — как это чудесно, когда снег. Снег на крышах домов, снег на мостовых, снег на берегу океана. Мальчишки визжали от радости. Машины буксовали. Шоферы чертыхались. А на тротуарах люди, смеясь,
— Жизнь, — вздохнула Панна и звонко засмеялась.
— Сверкающая? — спросил Суровягин.
— Почему бы нет? — беззаботно ответила она. — Взгляните же вокруг, мрачный человек, как все это прекрасно.
Навстречу по мостовой трое катили снежный ком. Ребятишки забомбили Панну мокрыми снежками. Она выскочила на мостовую.
— Давай, давай на помощь! — молодо сверкнул глазами толстый человек с седыми волосами и выпрямился.
«Полковник! — Суровягин опешил. — Ударился в ребячество».
Панна бросила в Еремина снежком. Еремин весело засмеялся. Рядом от души хохотали двое «подручных» полковника. В одном из них Суровягин признал секретаря горкома партии. Еремин натянул шапку-ушанку и вышел на тротуар.
— Вот так, Андрей Петрович, — сказал он. — Жизнь… — и широко взмахнул руками.
Вечером Суровягин был в студенческой компании. Его пригласила Панна. Народ собрался веселый, жизнерадостный. Олег Щербаков тоже был здесь.
Андрей впервые находился в одной компании с Панной, не знал ее друзей и поэтому чувствовал себя не совсем уверенно.
А вокруг было просто и шумно. Включили радиолу. Панна повернула голову к Суровягину:
— Потанцуем?
— Я не танцую.
Щербаков, сидевший напротив, встал:
— Пошли.
Настроение у Суровягина испортилось. К нему подошел высокий худощавый парень с резкими чертами лица и насмешливыми глазами и попросил сигарету.
— Наблюдаете? — спросил он, кивнув в сторону танцующих, и понес какую-то чушь о преимуществах наблюдения над действием. Видя, что собеседник не поддерживает его, парень бросил мимоходом: — Панна с первого курса университета влюблена в Олега. Все это знают, один он не догадывается.
Суровягин взял новую сигарету.
— Бывает, — небрежно бросил он.
Подошли Панна и Щербаков. Худощавый парень потащил Олега в сторону.
— Вам у нас не нравится? — спросила Панна.
— Почему же, — пожал плечами Суровягин и в упор посмотрел на нее. — Вы часто встречаетесь с ним?
Она поняла, что речь идет о Щербакове, и теперь тоже оожала плечами. Заиграла радиола. Щербаков опять пригласил Панну.
Вечер для Андрея был безнадежно испорчен.
Панну они провожали вдвоем с Щербаковым. Она шла между ними и молчала. Щербаков как ни в чем не бывало шутил, смеялся.
«Вот выдержка», — подумал Суровягин. Они подошли к особняку Лобачевых.
— Спокойной ночи, мальчики, — сказала Панна и подняла руку.
— Спокойной ночи, — ответили Суровягин и Щербаков и молча направились в центр города.
Был поздний час. Навстречу попадались редкие прохожие. Улица казалась пустынной и неуютной. Поднялся ветер.
— Хорошая девушка — Панна, — просто сказал Щербаков.
Суровягин ничего не ответил.
— Скажите, война будет? — неожиданно спросил Щербаков.
Суровягин до того удивился, что даже остановился.
— Какая война?
Щербаков объяснил:
— Кажется, Чехов говорил: если на стене висит ружье, то оно обязательно выстрелит. Теперь над планетой повесили не ружье, а атомную бомбу. Черт знает что! Я бы всех генералов Пентагона в сумасшедший дом посадил.
Щербаков все больше удивлял Суровягина: что за парень?
— Почему вы заговорили об этом?
Щербаков сделал широкий жест рукой и страстно сказал:
— Хотя бы потому, что я люблю вот эту прохладную апрельскую ночь и все вокруг. И никто не заставит разлюбить. Никто…
Они поравнялись с рестораном «Аквариум». Там еще играл джаз. Щербаков остановился.
— Зайдем? — и кивнул на ярко освещенные окна ресторана.
— Нет, — покачал головой Суровягин.
— Жаль. Ну, простите, — сказал Щербаков. — Я сегодня малость не в себе. Находит иногда. Спокойной ночи.
О своей встрече и разговоре с Щербаковым Суровягин рассказал полковнику.
— Так что же вы думаете о Щербакове? — спросил Еремин. Почему же вы не узнали, кто подарил ему каланий мех?
— Мне показалось крайне неудобным заводить об этом разговор на вечеринке.
— Верно, — задумчиво промолвил полковник. — И все-таки медленно действуете, лейтенант.
В душе Андрея росло чувство неприязни к Щербакову. Каким тоном произнес он эти слова: «Хорошая девушка». Повинуясь внезапному порыву, он сказал дерзко:
— Арестовать его — и дело пойдет быстрее.
Еремин круто остановился и в упор взглянул на Андрея.
— Арестовать? Вы опять за свое, лейтенант. А дальше что?
Суровягин опустил голову. Еремин начал снова вышагивать по кабинету.
— Есть хорошая русская пословица — семь раз отмерь, один раз отрежь. Пригодна в каждом деле, лейтенант, а в нашем особенно. Арестовывая человека, мы решаем его судьбу. А она нам небезразлична. За точность не ручаюсь, но, кажется, Маркс говорил, что человек — это живая ткань в организме государства. И, изолируя его от общества, государство тем самым вырезает из своего тела кусок живого мяса. Когда чекист забывает или не хочет придерживаться этой истины — он уже не чекист…
Еремин сел за стол. Оба долго молчали.
«Все равно я буду чекистом», — упрямо подумал Суровягин и поднял глаза на полковника.
— Да, вы будете чекистом, — сказал Еремин, как бы догадываясь о мыслях Суровягина. — Но всегда, прежде чем принять какое-нибудь решение, хорошо все обдумайте. И больше воображения! Впрочем, воображения у вас хватает, лейтенант, — понимающе засмеялся полковник, многозначительно взглянув на Андрея. — Не поддавайтесь первому чувству, личным мотивам, лейтенант, — голос его посуровел. — Страшно, когда человек, облеченный доверием государства, злоупотребляет или неправильно пользуется этим доверием.